Кибальников Сергей Александрович (1929 – 1999)

«Не все же разглагольство­вать

 о том, каким должен

                          быть человек, пора и стать

человеком».

Марк Аврелий.

ГЛАВА I.

 ГОДЫ ТЯЖЕЛЫЕ

Голод в Поволжье 1921 года был следствием неурожая и унес тысячи жизней; голод 1933 года был еще более опустошитель­ным... Наиболее тяжелые трудности для населения региона бы­ли созданы преднамеренно, деятельностью отдельных антина­родно настроенных группировок, окопавшихся в руководстве областей, районов и в колхозах Поволжья, прилагающих все усилия к тому, чтобы посеять панику, породить недовольство провокационными действиями властей, разрушающих вековые устои российской деревни. Проводя разъяснительную работу методом угроз, а в ряде случаев с наганом в руках, искали врагов не только среди зажиточной части населения, но и среди середняков, загоняя в колхозы всех подряд, создавая взрыво­опасную обстановку, массовое возмущение народа и тем самым подрывали неокрепшее колхозное хозяйство и, главное, веру людей в новую, неизвестную жизнь—в коллективное ведение, распределение урожая с учетом не только работающих, но и едоков.

В амбарах колхозов лежал хлеб, а колхозники умирали от истощения, все оправдывалось «происками врагов народа». Час­то в стан врагов зачисляли людей, не имеющих понятия о про­водимой политике. Как в самой партии, так и в группировках разного толка. Но людей арестовывали, семьи выселяли и не многие из них остались живы. За уход из колхоза строго нака­зывали. Голод убивал наиболее слабых и заставлял бороться за жизнь одних и других. Голод и смерть вынуждали людей по­бороть страх перед властью. Люди уходили из колхозов семьями, бросали все. Единственное желание было спасти жизнь свою и детей. Не всем удавалось уйти и увезти семью. Имели место случаи, когда людей отлавливали как зверей, возвращали в кол­хоз, а иных, «для порядка», судили за «контрреволюционную деятельность, направленную против организации колхозов. Их увозили в тюрьму. Как правило, никто из них не возвращал­ся к своей семье; иные, что было крайней редкостью, возвра­щались. Удавалось ли им бежать из мест заключения или их отпускали за отсутствием вины—об этом никто не спрашивал.

Они шли домой, но не находили свою семью—они вымерли и их, как правило, хоронили в общих могилах, названных позже «братскими». Так что возвратившиеся не имели возможности отыскать захоронение своих близких. Поделиться своим горем и минутной радостью от того, что удалось выжить.

Из огромного степного села в семьсот восемьдесят дворов к весне 1933 года живых подворий осталось немногим более сотни, часть населения выехала, спасаясь от голода, или их вывезли в порядке раскулачивания. Таких были единицы. Остальные ни­куда не уезжали, они просто умерли от голода. И самым страш­ным было то, что трупы умерших людей лежали в домах, са­раях, во дворах и даже на улицах, занесенные снегом, там где их застала смерть.

Приближение весны сулило спасение тем, кто доживает до дня, когда в степи, на оттаявших полянах, появятся после зимней спячки суслики. Их можно будет отлавливать и употреблять в пищу. Несколько позже в лесах люди будут собирать молодые побеги крапивы, лебеды и других трав, которые можно как. то приспособить для еды. В этом люди искали свое спасение и ожидали окончания зимы с нетерпением. Наступление весны было спасением для тех, кто сможет дожить, но надо было не допустить эпидемии от разлагающихся трупов и это понимало все взрослое население. Наступление оттепели грозило большой бедой, помощи ждать неоткуда. В соседних селах было то же...

Председатель сельского Совета, сам опухший от голода, пере­двигающийся с большим трудом, обходил улицы родного села, просил людей, способных передвигаться, выходить на захороне­ние умерших. На кладбище общими усилиями вырыли несколько больших ям под общие могилы, и люди, чудом выжившие, в си­лу необходимости надвигающейся не менее страшной беды, чем голод—возможной вспышки эпидемии—результата разлагающих­ся трупов, шли на похоронные работы, сами до крайности измож­денные, обессилевшие от истощения, свозили на колхозных ло­шадях своих односельчан. Их хоронили в том, что было на них в последние минуты жизни, их некому было переодевать, родные не провожали в последний путь...

Вид колхозных лошадей был не лучше сопровождавших их людей. За длинную снежную зиму на корм лошадям пошли со­ломенные крыши конюшни и ряди, теперь уже бесхозных домов. Животные были крайне истощены и едва передвигали ноги. Они были голодны, но не менее голодны были люди, сопровождавшие телеги с трупами. Так работали неделю. Людям, работающим в похоронных командах, из колхозного амбара в конце отработан­ного дня отпускали по килограмму фуражного зерна, которое в предыдущие годы шло на корм скоту, но люди, падающие от голода, рады были и этому «пайку», спасавшему их жизни.

Кто предложил забить двух лошадей, осталось не выяснен­ным, но к исходу последнего дня недели лошадей убили за се­лом, разрубили на куски и мясо унесли по домам...

Назад