Родионов Евгений Назарович (1957)

Опубликовано  -  1 января 1970 г. 15:01, Изменено  -  2 ноября 2024 г. 10:02 в Камышане - это мы  -  просмотров 81

Родионов Евгений Назарович (06.09.1957 ) – поэт, писатель, известный голубевод (один из старейших заводчиков в регионе).

Евгений Назарович Родионов живет в г. Петров Вал Камышинского района Волгоградской области. По профессии он шофер.

С самого детства влюблён в голубей. Вскоре – голубеводство станет для него делом всей жизни. В Камышинском районе Евгений Назарович - страстный борец за сохранение вековых традиций в отечественном голубеводстве и разведении чистокровных пород голубей.

 

Характер работы у него разъездной и, когда он уезжает, все заботы о голубях ложатся на супругу Галину. Он тесно сотрудничает с журналом «Голубеводство». Часто устраивает выставки голубей в Петровом Вале и Камышине, чтобы земляки смогли полюбоваться на этих удивительных пернатых. А еще голубей в небе Евгений Родионов считает… барометром нравственности общества. «До тех пор, пока не исчезнут голубеводы-подвижники, готовые бескорыстно пестовать птицу, будут живы в обществе доброта и романтика» - убеждён Евгений Назарович.\

 

Пишет стихи и прозу. Произведения Евгения Назаровича Родионова часто печатались в литературно-художественном альманахе «Родник». В 2021 году Евгений Назарович стал лауреатом конкурса имени Михаила Луконина в номинации «Проза» за свой рассказ «Формула счастья». Евгений Родионов - большой ценитель голубей, который ратует за сохранение вековых традиций в отечественном голубеводстве и разведение чистокровных пород, Евгений Назарович свою любовь к пернатым выражает и на страницах собственных произведений. Все его рассказы в той или иной степени основаны на реальных событиях. На торжественном награждении лауреатов областного конкурса Евгению Назаровичу вручили Диплом и памятный подарок – томик из серии «ЖЗЛ», посвященный Михаилу Булгакову.

 

Лауреты областного конкурса: Н. А. Максиков и Е. Н. Родионов, г. Волгоград, 2021 г.

 

Литература о жизни и творчестве:

1. Проскурякова, Тамара. Летите, голуби! / Т. Проскурякова // Волгоградская правда . - 2016. - 17 авг. (№ 159). - С. 27 : фот. - (Мир увлеченных).
2. Проскурякова, Тамара. Чудо в перьях / Т. Проскурякова // Волгоградская правда. - 2013. - 4 окт. (№ 185). - C. 6 : фот.

Электронные ресурсы:

1. Каширина, Н. Крылья, ноги и хвосты. Пернатое хозяйство голубевода Родионова / Н. Каширина // Уезд : [сайт]. – URL: https://pressa-uezd.ru/?p=29662&ysclid=ljcs2eixda7138844 (дата обращения: 26.06.2023).

Издания произведений Е. Н. Родионова:

1. Быть человеком. Беркутенок : рассказы / Е. Родионов // Родник. - 2014. - № 7. - С. 70-78.
2. Мишень бегущая : рассказ / Е. Родионов // Родник. – 2011. - № 3. – С. 100-117.
3. Премьера любви длиною в жизнь. Зигзаг удачи : рассказы / Е. Родионов // Родник. - 2022. - № 14. - С. 112-122.
4. Сама по себе / Е. Родионов //Родник. – 2019. - № 11. – С. 36-41.
5. Усатый учитель / Е. Родионов // Родник. - 2021. - № 13. - С. 144 : ил.
6. Пакостник : рассказы и публицистика / Е. Родионов // Родник. - 2024. - № 16. - С.99-104.

 

Некоторые произведения Е. Н. Родионова:

 

БЫТЬ    ЧЕЛОВЕКОМ.

«… я не один, пока я с вами - деревья, птицы, облака…»
( из песни Юрия Саульского на слова Леонида Завальнюка.)
___________________________________________________________________
Если твоя главная цель в жизни – укутанное дорогим мехом сытое и 
толстое брюхо, посмотрись в зеркало, а не сурок ли ты.
 

   Ванька Мохов голубей не водил. Его родители были удивлены, увидев вечером в своём курятнике на краю насеста белого с редким красным крапом голубя. С его лапок свисали длинные лохмы, а затылок окаймлял широкий чуб.
- Какой красивый!- умилённо пропела женщина.
-Непорядок,- одёрнул мужчина супругу,- ну-ка, зови пострелёныша, пусть объяснит, зачем посадил его сюда. Кур хочет заразить? Уже в пятом классе, таблицу умножения до сих пор толком не знает, а туда же: с дружками-оболтусами голубей гонять!
 Ванька с Митькой Кабаевым, живущим по соседству напротив, в это время стояли у калитки. Зашли во двор оба. Ванька был удивлён не меньше родителей. Он быстро поймал голубя, - тот легко дался ему в руки,- и вынес из курятника.
  Митька тут же поспешил признаться, что он к голубям совсем равнодушен.
  - Моё главное дело – хорошо учиться. Так папа говорит. Он учился хорошо и поэтому стал директором. И я так хочу, - и мальчишка гордо выпятил грудь.  Протянув руку, осторожно дотронулся до пёстрой птицы и будто обжёгся – тут же отдёрнул её назад. 
- Они грязные и чем-то воняют,-  брезгливо скривил паренёк губы.
- Я тоже не очень-то от них в восторге,- неуверенно отозвался Ванька.
-Вот и отнеси эту заразу Славке Селезнёву. Я уверен, он обрадуется твоему подарку,- повеселел  Ванькин отец.
  Подошла бабушка.
- Зря вы это затеяли,- укоризненно изрекла она,- дома, где живут голуби, богоугодны. Господь  в такие жилища посылает свою благодать. А вы своими руками отталкиваете её от себя.
- Эх, тёща, было б всё так просто, все бы заводили голубей.
 - Все бы, Витя, да – не все, а только кто с добрым сердцем….
- Философия ясная,- сердито махнул рукой мужчина и повернулся к сыну,- ну,  чего стоишь, уши развесил? Уноси….
     Славка жил через пять домов по другую сторону улицы. Его крылатое хозяйство, три пары, обитало в чердачке на баньке. Ими он очень гордился, ведь их предком был чёрнобокий двухчубый голубь из голубятни самого дяди Феди Лукашина. Чернобокий прибился к Славкиным летунам будучи ещё птенцом. Мальчишка спрятал его, посадив на резки. На другой год тот вывел с рябой беспородной подругой две пары птенчиков и сидел на третьей кладке. Дядя Федя узнал где его пропавший голубёнок, но забирать не стал,- чуб передний был плохоньким,- с улыбкой сказал лишь: «Держи и гоняй, я не отниму, он играть будет очень хорошо. Но впредь говори, когда заловишь моего. Иначе уши надеру». Славка, вздохнув с облегчением, тут же оборвал «авлаку», - так назвал голубя Лукашин,- резаные маховые перья, чтобы голубь мог летать, когда они отрастут.  Славка дал этому чёрнобокому  самчику волю, но тот не знал что это такое. При первом же полёте авлак зигзагом потянул в сторону, потом дал стрекача от низко пролетевшей вороны, и с тех пор его больше никто не видел. Но птенцы, три пары, остались.
   Пёстрая голубка, принесённая Ванькой (её пол для Славки не вызывал сомнений), оказалась кстати.  «А то мои все однокровки»,- важно промолвил Славка, демонстрируя перед товарищем свои глубокие познания в голубеводстве, в которых Мохов ни бум-бум, и предложил взамен свою лянгу. Такая была только у него: не тяп-ляпочная – тряпочная, а как ракетка, из конского волоса,  снизу утяжелённая жестяной  пробкой от лимонадной бутылки с  влитым  в неё свинцовым пятаком. Его лянга подбивалась ногой очень высоко и не цеплялась за обувь. Ванька взял лянгу, подбросил, поймал и довольный совершённым обменом ушёл домой.

  На другой день по телефону «Длинное Ухо» Ваньке стало известно, что эта пёстрая голубица принадлежит Кононцеву Саше. Ему её привёз из другого города старший брат. Пёстрая хорошо летала, но играла только при посадке. Заходила на крестовину по несколько раз, выматывалась, вот и приспособилась садиться на торчащий за домом телеграфный столб. Отсидевшись, перелетала на голубятню. Сашу это злило. «Столбарька»,- сердито пробубнил как-то он и выстрелил в неё из рогатки. Она упала вниз, ударившись о верхний торец пасынка, но у самой земли всё же выровнялась, и, косокрыля, потянула вдоль улицы. Чем ей приглянулся курятник Моховых – непонятно, возможно, он напомнил ей её прежнее жилище, а может, просто оказался на пути, когда иссякали силы. Она влетела внутрь сарайки, переночевала, просидела день, кормясь с курами. Ей здесь понравилось. Важно расхаживающие пеструшки, у которых глаз как у собаки, а клюв как у орла, на удивление оказались вполне миролюбивыми соседками. Бабушка приметила голубицу в первый же день, когда собирала куриные яйца, но, произнеся  что-то ласковое, ушла, не тревожа её напрасно.  И ни кому из домашних не сказала о ней, оберегла от них это пёстрое чудо. Лишь на пятый день по воле Ванькиного отца голубка очутилась в компании Славкиных ворчунов. Подвязал её Славка, - так уж совпало, - именно на подбитое крыло. Терпя боль, Пёстрая вначале поднимала его вверх, а потом стала волочить по земле.
  Боль, и здесь – боль!
   И когда Селезнёв через пару дней, подкупясь спокойным поведением голубки, снял связки, она, размяв отёкшее крыло, тут же упорхнула… в  моховский курятник. Умостилась на  выступающем в верхнем углу кирпичике и просидела там, никем не замеченная, слетая вниз только чтобы покормиться,  два дня.
  -Эт-то что ещё такое? – возмутился Виктор, призывая к себе сына, - разве я тебе не говорил, чтобы ты сюда эту пакость не сажал?
 -Я-я..,-начал было оправдываться мальчишка, но отец перебил его.
  - Убери с глаз моих, и чтоб я этого голубя больше здесь не видел, иначе лично голову ему скручу…
  Ванька обиженно насупился, передумал оправдываться, молча поймал птицу и, как в первый раз, отнёс её Селезнёву. Но в этот раз что-то упрямо шевельнулось в его душе, воспротивилось отцовской несправедливости. Было очень жаль отдавать это пернатое доверчивое создание с голубыми бусинками лучистых глаз. Будь его воля, он бы непременно оставил эту пёструю чудесную птицу себе, принёс ей жениха и поселил бы на чердаке  летней кухни. Как все мальчишки поднимал бы в небо и любовался их полётом. Увы, это были всего лишь мимолётные несбыточные мечты. Но вдруг мелькнула мысль: надо подтянуть свою успеваемость в школе, тогда можно будет мечтать о голубях. Подумав так, Ванька сначала улыбнулся, а потом вздохнул: ему жуть как не хотелось карпеть над школьными предметами. И он отогнал эту благую мысль от себя.
  Славка, помня о волочащемся крыле Пёстрой, не стал ей туго стягивать нитью маховые перья. Она быстро поняла это и на другой же день исчезла. Ей удалось вскочить в проём летка, выйти наружу,  а оттуда хоть и с трудом, но  взлететь на скат крыши стоящего рядом жилого дома.  Заваливаясь на один бок, с крыши на крышу, упорная голубица  двинулась вдоль улицы. Вдруг огромный раскидистый ясень преградил ей дальнейший путь. Она  долго сидела на низеньком доме, не осмеливаясь покинуть его. Солнце клонилось к закату. И голубка решилась. Прицелившись к крыше высокого дома через улицу напротив, она оттолкнулась от края конька и на пределе сил рванула к этой цели. Но из-за связанного крыла птица не смогла подняться до нужной высоты, ударилась о незамеченный вовремя протянутый от столба к столбу телефонный кабель и свалилась в траву у забора.
  Это был забор дома, где жил с родителями Митька Кабаев. Паренёк из своего окна видел падение Пёстрой, хотел даже выйти и посмотреть, куда свалилась незадачливая птаха, да передумал: фиг, мол, с ней.  Лишь на следующий день он сказал об этом Ваньке, но –  мимоходом, смеясь. И он так и не понял потом, за что же Мохов  обозвал его «фашистом» и перестал с ним дружить.
   Ванька об этом его неблаговидном поступке, грустно  вздохнув, тогда же поведал своей бабушке. Она осуждающе покачала головой  и тягуче произнесла: «Вот те на-а…  По предмету «что такое хорошо и что такое плохо» у него сплошные «неуды».
    И ещё подумала, но при внуке вслух произносить не стала: «Какой негодник! Но как ему не быть таким, если отец  перед соседями высокомерно нос свой воротит, цены себе никак не сложит. Мы ему не чета: он ведь  директор птицефабрики!  А у самого, мы же видим, рыльце-то – в пушку, в том самом, от бройлерных фабричных цыплят!».
   Но было это на следующий день.
  А тем временем Пёстрая, мелко дрожа, путаясь лохмами в траве, пошла вдоль забора. Следующим домом был дом Моховых. Она обогнула небольшой палисадничек, приблизилась к воротам, прошла вдоль, но во двор проникнуть лазейки не отыскала. Темнело. Голубка проковыляла назад  к палисаднику, прижалась к выступу штакетника, съёжилась в комочек и затихла.
  Спустилась ночь и тёмным покровом  надёжно, казалось,  укрыла её от посторонних глаз.
  Утром, закинув ранец на плечи, Ванька выскочил в калитку. И остолбенел. Перед воротами повсюду валялись белые птичьи перья, словно кто-то шутя выпотрошил на землю перьевую подушку. А в стороне лежали останки голубя. Мохов интуитивно понял – чьи.  Ноги подкосились, он сбросил ранец с плеч. «Как же так? Почему? – Глядя на то, что осталось от растерзанной голубки, задавал он неизвестно кому свои вопросы.-  И зачем только я отдал её этому шалопаю…  На погибель отдал!…».  Чувство вины могучими клещами больно сдавило его душу и сильно встряхнуло даже самые потаённые её уголочки. Дремавшие в закоулках души чувства может так никогда бы и не пробудились, но они были разбужены и, активно проснувшись, явили на свет чувство жалости и сострадания ко всем беззащитным существам, живущим на Земле – до самой мелкой букашки. Ваньке вдруг очень захотелось прижать к своей груди трепещущий живой комочек, – лучше, конечно, если это будет голубь, – и  защитить его от жестокой хватки коварной беды, с алчным взором и ядовитой ухмылкой поджидающей на своих липких тенетах новые для себя жертвы. В эти секунды Ванька повзрослел сразу на несколько лет. Он круто повернулся и шагнул во двор. Ему необходимо было поведать близким людям о случившемся несчастии. Родители собирались на работу. Навстречу со стороны огорода шла бабушка. 
  -Бабуль,- сглатывая противный ком в горле, дрожащим голосом обратился он к ней,- пойдём со мной…
  -Что с тобой, внучек? На тебе лица нет, - встревожилась она.
  -Пойдём, - чуть не плача произнёс он вновь, - там у ворот нашу голубку коты растерзали!...
  - О, Господи!- Всплеснула руками пожилая женщина, увидев место трагедии,- Эх, не послушали меня…. А ты, Ваня, иди в школу….  иди и не останавливайся…. и не смотри туда так, мы уже не сможем ей ничем  помочь…. Иди-иди, я уберу тут сама….
   Горестно опустив плечи, Ванька медленно побрёл по улице.  А бабушка, вздыхая и что-то причитая, – во двор за веником и ведром.
   Вечером Ваньку пожалел даже отец. Он прижал его к себе  и напутственно сказал, что в его жизни  будет ещё  много и  более горестных потерь, но надо мужественно встречать их. А мать погладила по голове и дала денег на мороженое.
  Да, прав был Ванькин отец, когда говорил об утратах, поджидающих человека на его жизненном пути. Но такое сильное потрясение Ванька испытывал впервые. С него в его судьбе начался другой отсчёт. Паренёк сел за учебники. Перелистал темы, которые прежде недопонял, во всём  разобрался сам и впредь взял за правило внимательно слушать объяснения учителя. Учиться, оказывается, нетрудно, если хотеть этого. Он настолько в этом преуспел, что когда однажды заговорил о голубях, отец лишь пожал плечами, мол, если тебе это не помешает, то – пожалуйста: разводи.
      Прошло много лет. Иван Викторович стал авторитетным голубеводом. Любящая жена, трое детей, работа педагогом – всё в порядке. Во многих городах и сёлах нашей страны у него появились  друзья – такие же увлечённые голубеводы. Всякая птица была в его питомнике. Но он всегда помнил свою первую, хотя ему она и не принадлежала, пёструю голубицу.
  Его сосед Митька Кабаев стал высокопоставленным чиновником. Но попался на взятке, отсидел около года, вышел по амнистии на свободу, теперь перебирает бумаги в какой-то конторке.
  Славка Селезнёв перед уходом в Армию распродал своих питомцев и уж больше их не заводил. Занимался коммерцией. На волне беспредела за несколько лет стал преуспевающим бизнесменом. Жён и машины менял как перчатки. Детей не нажил. Всё чаще стал задумываться о том, что истинного человеческого счастья так и не познал. Возможно, он по доброй воле разминулся с ним в своём далёком отрочестве.
 Жизнь расставляет людей на свои места по имеющемуся  у них мастерству. Но всем нам важно помнить, что главный талант и достоинство каждого, это – быть ЧЕЛОВЕКОМ!

 

ЗИГЗАГ  УДАЧИ.

     Завершив намеченные на день домашние дела, Григорий Михайлович Полунин присел во дворе на стульчик.  Запел сотовый телефон.

   - Алло, Григорий, - услышал он жизнерадостный басок своего друга Сергея Петровича Ломовского, такого же заядлого рыбака, как сам,- давай послезавтра рванём на рыбалку! Степаныч, мой сменщик, с ребятами вчера мотались на Балыклей, «чакан» ходит ходуном, карась после икромёта жирок наедает. Отвели душу, поймали хорошо. И линей надёргали! А мы сидим с тобой… Машину починил?

   - Нет ещё, не успел. С работы придёшь, то – то, то – сё… Ну не сопи, не сопи так сердито, отремонтирую, вечерком сбег…

   - Ты что?! Золотое время! У тебя племяш с машиной! Пускай нас свозит, а заодно и свою душу потешит. Бензином заправим.

  - Да не рыбак он.

  - Уговори….

   Через день чуть свет в сторону широкого волжского  залива  Балыклей  двигались «Жигули»-четвёрка.  Впереди, по правую руку от племянника Лёхи, восседал Михалыч, а позади них Петрович.

  Лёха, человек  без рыбацкого огонька, не сразу согласился на это незапланированное мероприятие, а только после того, как его дядя пообещал ему в чём-то там помочь.

  Через час прибыли на место: в верхнюю узкую часть залива. Разрумянившееся утро обещало пригожий день. Первые лучи ещё невидимого солнца уже освещали  на высоком небосводе  лёгкие кружевные облака, очень похожие на невероятно огромные отпечатки человеческих пальцев.

  Пока Ломовский накачивал свою лодку, – он обожал бороздить на ней  просторы залива, – Полунин отвёл Лёху к одному из своих любимых мест. Он вручил племяннику две пятиметровые удочки с катушками, баночку с червями и пакет с запаренной перловкой и  дал совет: кинь подальше по сторонам несколько кусков хлеба для забавы мелкой рыбёхе, пусть мелюзга дербанит его у поверхности, а ты тем временем со дна карасей да линей будешь таскать. Потом подхватил свои рыбацкие причиндалы и торопливо скрылся за тростниковым лесом.

  Слышалось чмоканье жирующего карася. Растущие из воды побеги осоки и тростника то тут, то там вздрагивали от гуляющей внизу рыбы. Даже Лёху подстегнул азарт рыболова. На крючок одной удочки он насадил навозного червя, а на крючок другой – перловку. Раскинул их перед собою хвостом ласточки и присел закурить. Не удалось. Один из поплавков выложился и медленно пошёл в сторону. Подсечка, азартная борьба с рыбой согнутым в дугу удилищем – «тяни нахально, не бойся, леска 0,4, не порвётся», - вспомнил он напутствие дяди – и хороший, грамм семьсот, меднобрюхий карась запрыгал по траве позади рыбака. Лёха с громко бухающим сердцем снял с крючка первую добычу, посадил в садок и мысленно поздравил себя с почином. Глядь, а второго поплавка нету. Потянул удочку – крепкий зацеп. Рыба, схватив наживку, ушла в ближайшие подводные заросли и заплела за них леску. Дёргал Лёшка, дёргал – не помогло. Положил он удочку горизонтально, отошёл и с силой потянул на себя. Леска зазвенела как струна и в конце концов порвалась. «Ничего себе, только начал рыбачить, а одной удочки уже лишился», -  хмуро подумал Лёшка, и его ликующее настроение частично улетучилось.  Идти к дяде за запасными принадлежностями было стыдно. Он наладил оставшуюся снасть и сделал заброс. Поплавок, едва став в исходное положение, тут же ушёл в глубину. Приятная возня по выуживанию рыбы на берег вновь вернула ему былое настроение, тем более, что к карасю добавился неплохой линёк.

  И пошло и поехало, не успевал червей на крючок цеплять.

  А Сергей Петрович, отплыв за выступающий тростниковый мысок, нашёл небольшую проплешину в траве и водорослях и принялся умело таскать из этого окна добрых карасей. Иногда попадались окушки с ладонь и лини. Его садок тяжелел, наполняя душу бурной радостью.

  Не хуже обстояли дела и у Григория Михайловича. Он приготовил три удочки, но понял, что не управится, и забросил только две. Рыба клевала очень активно. Но часам к десяти клёв поутих. Полунин зарядил третью удочку, а затем и спиннинг с кормушкой. Поплавки торчали на картинной глади воды как нарисованные.  «Стоит полнейший штиль, вот и нет клёва. При лёгкой ряби рыба ловится гораздо лучше. А сейчас она вся в дебрях камыша и тростника, там её не достать»,- сообразил бывалый рыболов. Лишь когда к вечеру потянул западный «рыбацкий» ветерок и выгнал лёгкие волны, поклёвки возобновились.

  Ну и сидел бы Михалыч на этом своём месте до конца, так нет, за полчаса до времени завершения рыбалки, нестерпимо захотелось ему посидеть на другом уловистом местечке и подёргать непуганой рыбки. Рыбаков поблизости не было, лишь вдали рядком торчало на берегу человек пять, да в лодках невдалеке сидело столько же.

  Григорий смотал две удочки,- спиннинг был давно уже сложен,- взял третью, самую уловистую и  с баночкой червей поспешил за изгиб залива метров шестьдесят далее по берегу. Первый заброс и сразу же зацеп за прибрежный рогозник – ветерок пошалил. Второй заброс был более удачным. Полунин постоял без дела, положил удочку. Поплавок время от времени мелко вздрагивал. «Мелочёвка докучает»,- догадался Михалыч. Привлечённый каким-то движением на воде, рыболов глянул вбок и увидел как против места, откуда он пришёл, в сторону другого берега острым клином  расходятся волны. Плыл какой-то зверёк. «Наверное норка вышла на промысел,- отметил Григорий Михайлович,- вон и рыба в зубах торчит, знать, деткам своим на ужин понесла».  Перевёл взгляд на поплавок, а его нет. Резко подсёк и сразу почувствовал очень сильное сопротивление крупной рыбины, которая с непреодолимой силой потянула в бок к береговым зарослям тростника. Он активно пытался воспротивиться этому, но рыба всё ж успела зайти в подводный лес и захлестнуть там леску. Сколько Григорий не дёргал, да всё напрасно. Пришлось раздеваться и лезть в воду. Кое-как справился с задачей, но крючок оказался пуст. «Сошёл! – Раздосадовался Михалыч.- Либо крупный линь был, либо сазан». Пора было идти к машине. Смотал удочку и побрёл к оставленным снастям и садку. Подходя, вновь увидел расходящиеся волны, причём на том же самом месте, где он их видел и в первый раз. Это опять была норка и опять с рыбой в зубах. От нехорошего предчувствия ёкнуло сердце. Последние метры Полунин бежал как на зачёт. Садок был на месте, но какой-то не такой: сузившийся, как вычищенная кишка, а нижние кольца задраны вверх. Рыбак отвязал его от кола и потянул на себя. Из прогрызенной снизу дыры в воду посыпались оставшиеся караси – штуки четыре-пять, которые тут же уплыли в глубину. Лишь один из них, сонно покачиваясь на боку, остался на месте. Михалыч бросился к подсаку как лев на антилопу и в мгновение выхватил им из воды этого квёлого карася. Тот слабо трепыхнулся и затих.

  «Зараза-а-а!. – во всю мощь лёгких заорал рыболов вслед уплывшей норке,- чтоб тебя и всё твоё ненасытное племя разорвало от моей рыбы, чтоб ты околела сию же мину-у-ту-у…»!

  На прощание зверёк лишь шлёпнул в знак благодарности по воде рыбиной и поднырнул под низко свисающие ветви ивняка, растущего на противоположном берегу.

  Полунин, скрипя зубами и всё ещё проклиная разбойницу, грузно сел на землю. Его окликнул племянник. Михалыч поднялся, собрал снасти, садок и понуро побрёл на зов. Подойдя к машине, он приподнял согнутую руку, и к Лёшкиным ногам хлопнулся единственный карась. 

  - И всё?!- Не веря глазам своим, вопросительно воскликнул тот.

  -И – всё.- Григорий растянул садок.- Видишь?

  Хочешь-не хочешь, а пришлось  рассказывать племяннику о том, какая беда с ним приключилась, как он, бывалый рыбак, наловивший сегодня приличное количество рыбы, остался с носом, то есть, с одним рыбьим хвостом, без тех уплывших килограмм.

  Когда он закончил крупно посоленную руганью самого себя речь, к берегу причалил Сергей Петрович. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: что-то случилось. Лёха и Михалыч к нему. Более хмурым Григорий своего друга ещё никогда не видел.

  - Ты чего такой смурной?- осторожно поинтересовался он у него. Окинув взглядом вещи товарища и не увидев садка с рыбой, а лишь единственного карася на дне лодки, удивлённо повёл бровью,- а где же улов?

  - Там,- неопределённо махнул Сергей рукой в сторону залива.

  - Где – там?

  И Ломовский, не в силах более сдерживаться, не стесняясь в смачных выражениях в свой адрес, поведал друзьям о том, какая коварная история с ним произошла.

  Петрович таскал рыбку за рыбкой. Садок быстро наполнялся. Кроме «обязательного» набора  цеплялась и краснопёрка. В затишье он умудрился даже вздремнуть. Потом снова клёв и новая добыча. Захотелось ему перед возвращением на берег посидеть на новом месте – давно поглядывал на него. Отвязался от тростника и поплыл; садок с рыбой не стал поднимать в лодку, мол, никуда он не денется, плыть-то – минутное дело, да и воды  не натечёт под ноги. Переплыв к присмотренному «окну» в траве, аккуратно забросил в него снасть. Сидит, рыбалит. Поймал карасика, снял с крючка, повернулся, а садка нет! Видимо, по пути к новому месту он непонятным образом отвязался и ушёл вместе с рыбой на дно. Где и как его теперь искать? Глубина метра четыре. Попробовал кончиком удочки пошарить по дну – ничего не получилось. Плюнул, ругая себя за оплошность, и поплыл к берегу.

  Громкий хохот в две лужёные глотки, - начал дядя, подхватил племянник, - заколыхался над заливом. Лягушки удивлённо притихли на мгновение, а затем хором со всех сторон радостно поддержали его.

  Ломовский не ожидал от друзей такой реакции – сердито надул губы: «Мне в сугробе горе, а… Да ну вас…», - обиженно отвернулся от икающих в припадке безудержного смеха коллег по увлечению, в сердцах чертыхнулся  и принялся выпускать из лодки воздух. Сушить её не стал, так мокрую и скрутил.

  Михалыч, откашлявшись, подошёл к другу, примирительно тронул его за рукав и доверительно сообщил, что так же остался всего лишь с одним карасём.  И рассказал ему свою историю. Пришла очередь икать теперь Петровичу. Он бил себя по бокам, дрыгал ногами,- казалось, пустится в пляс,- но – нет, остановился.

  - Я поделюсь с вами своей рыбой, - произнёс вдруг Лёха, когда все, наконец, успокоились.
  Бывалые рыбаки замерли как оглушённые неожиданным ударом грома.

  - Лёша, дорогой, пожалуйста, помолчи, у меня нет больше сил смеяться, помру ненароком, - умоляюще взглянул в сторону племянника Михалыч.

  - Нет, я серьёзно. Вы же пострадали, а у меня вон сколько: всем хватит.

 Но его дядя скривился как от зубной боли.

 - Пощади наше самолюбие.  Если я возьму твою рыбу, то перестану себя уважать. Ты её ловил, ты её и будешь кушать. А мы всё равно удовольствие получили, да ещё какое удовольствие! А в нашем деле это главное,- и весело подмигнул племяннику.

  - Тогда я не возьму с вас денег за бензин, - упрямо свёл брови Лёха.

  - Эх-хе-хе! Ну,  чисто – мой браток младший, такой же настырный… Ладно, разберёмся….
   Собрались и поехали.

  Жена Михалыча, услышав шум подъехавшей машины, вышла за калитку встречать мужа.

  - Ну, как дела? Много наловил? – поздоровавшись со всеми, живо поинтересовалась она об улове.

  - Да, много,- нехотя ответил он ей,-  на, эту неси…, остальных черти унесли….

  И, опустив глаза, подал ей перевязанный снизу узлом садок с одним карасём.

  Женщина прыснула от смеха, но, чтобы не гневить супруга, подхватила садок и ушла во двор.

  Григорий Михайлович улыбнулся на прощание друзьям, небрежно подхватил снасти и поплёлся следом за ней.

 

 КОШКИН   ДОМ. 

 

1.ПЕРЕЖИТЫЙ СТРАХ. 

Он ищет слабые сердца, бывает, гнёт и молодца.         

  Вечерело. Разхулиганившийся ветер грубо распахивал воротники курток у прохожих и  сыпал за шиворот колючие холодные  капли дождя. Люди спешили к домашнему теплу и уюту. Никто не обратил внимания на легковой автомобиль, свернувший в тихий переулок и остановившийся там. Открылась передняя пассажирская дверка, и в сторону забора полетел небольшой пакет. Машина, дав газу, умчалась прочь. Выброшенный пакет шевельнулся, и из него высунулась испуганная рыжая мордочка котёнка. Широко раскрыв глаза, мордочка осмотрелась, но, к своему ужасу, привычных  предметов не увидела. Рыженькое существо жалобно замяукало, ему стало очень страшно; оно звало мать всё громче и настойчивее, но мать не откликалась и не подходила.

  - Мя-я-у-у!.... - отчаянно завопил котёнок и вылез из намокшего пакета наружу. Но –  зря надрывался, его никто не слышал. Вскоре его лимонная тигровая шубка промокла насквозь и котёнок, дрожа от холода, сжался в комочек. Мяукал он всё тише и тише.  

  Иногда мимо проходили люди, но, взглянув в его сторону, - кто равнодушно, а кто с жалостью, - торопливо шли дальше. Один раз семенящие ноги показались ему знакомыми и он, умоляюще мяукая, увязался за ними. Но ноги вдруг остановились и притопнули, а голос сверху грозно произнёс «брысь». Мяукнув чуть слышно, с надеждой – мол, это же я! – котёнок  в нерешительности замер, затем, подгоняемый страхом, вернулся к пакету, который ещё сохранял едва уловимые родные запахи.

   - Смотрите, киска!- зазвенел вдруг рядом детский голосок.

  Бедолага поднял свои заплаканные глаза и увидел склонившихся над ним девочку и мальчика, а за их спинами мальчишку постарше.

- Бедненький, промок весь, - запричитала девочка, а мальчик протянул к нему руку.

  - Рыжик-Рыжик.

Котёнок, уловив сочувствие в детских голосах, приподнялся, встряхнул мокрой лапкой и робко шагнул вперёд.

  - Вика, не тронь его! Он, может, блохастый или заразный,- строго произнёс старший из ребятишек, - пошли отсюда.

  - Он, наверное, потерялся или его выбросили,- рассудил младший мальчик.

  - Васёк, а нам какое дело? – одёрнул его тот же строгий голос.- Гулял и потерялся.

  - Нет, Витька, вон и пакет рядом. Его выбросили! – резонно возразил Васёк.- Мой папка тоже так делает, когда наша Мурка приносит котят. Сестра Люська наиграется с ними, папка потом увозит их куда-то, говорит, что кто-нибудь подберёт.

  - Лучше б маленькими потопили, чтобы потом не мучились.

  - Нет, Вить, мамка говорит, что убивать грех.

  - А выбрасывать не грех? – с упрёком поинтересовалась Вика и ткнула в дрожащую рыжую малявку пальчиком.

  - Всё, малышня, пошли, мне вас ещё по домам разводить. Вон, в доме за забором дверь открылась, сейчас его позовут, - сказал Витя и, подталкивая детей в спины, повёл их дальше по улочке.

   Рыжик сунулся было за ними, но Витёк ногой отбросил его назад. Слабое животное ударилось о забор и скатилось в  мокрую траву. Котёнок не мог понять, почему люди стали относиться к нему так жестоко. Ещё совсем недавно ласкали и играли с ним, а теперь делают ему больно. Малыш плотнее прижался к холодному забору и прикрыл глаза. Он даже не вздрогнул, когда совсем рядом с противоположной стороны забора, загремев цепью, радостно взлаял пёс, увидевший хозяйку с кастрюлей вечерней похлёбки для него.

  Прошло ещё несколько ужасных минут, когда казалось, что все про него забыли и сидеть ему теперь здесь всю оставшуюся жизнь, какой бы она короткой или длинной ни была.

  Вдруг перед Рыжиком словно из под земли выросла небольшая лохматая грязная собачка и зло уставилась на него. Котёнок чуть было не умер от страха. Он отважно выгнул дугой спинку, задрал вверх свой жиденький хвостик и, как только мог, угрожающе зашипел.

  - А ну, пошла прочь!- вступилась за Рыжика проходящая мимо женщина, держащая за руку девочку лет шести.

  - Мама, собака чуть не съела котёнка! Его надо взять с собой, а то он умрёт здесь! - умоляюще стала дёргать за материнскую руку девочка.

  Женщина остановилась и принялась разглядывать продрогшую кроху.

  - Ой, Катюша, даже не знаю, - нерешительно произнесла она. Но дочурка продолжала настаивать на своём. И женщина сдалась,- ладно, в свою «скворечню» на пятый этаж не потащим, а занесём котёночка бабуле. После пропажи своего Мурзика она опять хочет завести кошку, вот и подарим ей с дедом Семёном это рыжее недоразумение. Только куда мы его? Грязный он весь….

  - Я свою запасную обувь возьму в руки, вот пакет и освободится,- предложила находчивая Катя, и её глаза радостно заблестели.

  Так и поступили.

  Не прошло и получаса, как рыжий котёнок, помытый и обтёртый досуха тряпками (сушить феном не получилось, малыш страшно перепугался его), сидел на полу перед блюдцем, доверху наполненным молоком, а его маленькая спасительница рядом на корточках.

  Котёнок оказался кошечкой.
  Услышав это, Катюша захлопала в ладоши и погладила рыжую малышку по головке.
  - Девочка-девочка!
   - Нет,- улыбнулась мама,- это ты и твои подружки – девочки. Она не человек, поэтому просто – кошечка.
    Катюша тут же нарекла свою живую меховую игрушку Анфисой, а в сокращённом варианте – Фисой. Носик кошечки был немного приплюснут, из чего следовало, что она  полукровка – у одного из её родителей текла кровь персидских курносых кошек.  

  - Баба Валя, а ты её не прогонишь?- со всей серьёзностью спросила Катя у бабушки.

  - Нет, внученька, пускай живёт.

  - Я буду приходить играть с ней,- счастливо рассмеялась девочка.

 

 2. БЕДА И РАДОСТЬ – ДВЕ СЕСТРЫ.

 Одна бьёт, другая пряник подаёт.

   - Ну вот, Петровна, опять ты кошку завела,- недовольно пробурчал вернувшийся с работы Уваров Семён Макарович, - но, взглянув в довольное лицо своей жены, вынужденно улыбнулся, - да знаю, любишь ты этих оглоедов.

  И ушёл в ванную мыть руки.   

  Анфиска была потешной кошечкой и очень любила прятаться в цветастых пакетах. Положат его перед ней, она влезет внутрь и принимается громко шуршать и кувыркаться. Высунется, озорно блеснёт глазами и – назад. И так – пока не отнимут у неё эту игрушку. А ещё –  часами могла бегать за фантиком, который за ниточку дёргала Катя. Они без устали скакали по всем комнатам и веселили взрослых. Восторженный смех девочки звучал повсюду. Хорошо  было всем.

  Весной Анфиска метр за метром обследовала всю прилегающую к дому территорию. Ей интересным было всё, что могло двигаться и  шевелиться.  Подолгу находиться в доме она не желала: стремилась на волю. Набегавшись, ложилась где-нибудь и спала, да так крепко, что не дозовёшься.

  Летом обнаружился у неё один недостаток: кошечка очень любила свежие огурцы, даже больше чем мясо. Валентина Петровна довольно скоро поняла, кто подгрызает на её грядке подрастающие огурчики, хотела сказать о том мужу, да передумала.

  - А, пусть лакомится, вред от того небольшой. Огурцов всем хватит – и нам, и дочери Марине с внучкой Катюшей. Отучить Анфиску от этого всё равно не отучишь,- махнула женщина рукой.

  Подъеденные огурцы она отдавала курам, а кошку с огуречной грядки гнала прочь.

  -Ну-ка, поверни ко мне глаза свои рыжие-бесстыжие и скажи, зачем пакостничаешь. Ну-ка, уходи отсюда, а то в дом загоню….   

 К середине лета Анфиска стала совсем взрослой. Пришло время, и пожелала она познакомиться с котами, вопящими поблизости на все лады.

  - Ну, всё! Твоя воспитанница загуляла: трётся, кувыркается, блажит не своим голосом. Скоро в нашем доме появится целая куча анфисят,- шутливо посетовал Семён Макарович,- что делать с ними будем?

  Хозяйка в ответ лишь неопределённо пожала плечами.

  Прошло лето. В сентябре, поняв, что Анфиска скоро окотится, Валентина Петровна постелила в летней кухне под шкафом в углу толстое одеяльце, загнув его по краям, и сунула туда будущую роженицу. Кошке это место пришлось по нраву, там она вскоре и родила трёх котят: одного лимонного и двух пятнистых. Молодая мама дня два почти не отходила от них, кормила и согревала своим теплом. На ночь входную дверь в кухню оставляли чуть приоткрытой, чтобы кошечка могла выйти во двор, если понадобится. Впрочем, она и сама умела открывать её как изнутри, так и снаружи, удивляя этим хозяев.

  Прошло ещё три или четыре дня и Анфиска вновь загуляла.

  - Да-а,- осуждающе протянул Макарыч, - «доська», она и есть – «доська».

 Так он называл всех представительниц женского пола, ведущих себя подобным образом.

  Хозяйка стала плотно закрывать дверь на ночь, но куда там, та когтями отворяла её и убегала к сидящим на заборах кавалерам. Дала ей таблетку, отбивающую охоту, но, видимо, с опозданием: Анфиска, как оказалось впоследствии, успела принять кота.

  На исходе одной из ночей под утро Валентину Петровну разбудило необычно тревожное кошачье мяуканье, доносившееся со стороны летней кухни. Она поднялась и вышла во двор. Анфиска, не переставая громко мяукать, кинулась к ногам хозяйки, но не потёрлась о них как обычно, а лишь коснулась, повернулась и, оглядываясь, побежала в распахнутую дверь кухни. Заподозрив неладное, Петровна вошла следом. Кошка выла (другого слова и не подберёшь) из угла под шкафом. Женщина заглянула туда и в ужасе вскрикнула. Её взору открылась страшная картина: один котёнок был наполовину съеден, другой растерзан, а от третьего остались лишь ножки и рыженький хвостик. Валентине Петровне стало плохо. Не веря глазам своим, она дотронулась рукой до того, что осталось от слепых Фискиных детёнышей.

  - О, господи! – простонала женщина; и слёзы сами неудержимо потекли по её щекам.

  Она сразу догадалась чьих это зубов дело. Неподалеку на их улице стоял пустой дом, за которым, выполняя просьбу хозяев, приглядывали соседи. Сами хозяева переехали в другое место, вещи забрали, а своего пятнистого кота бросили. Вот он и бродяжничал, далеко от дома не уходя. В  каждом дворе знал где что лежит и где чем можно поживиться. «Значит, он обходил ночью двор за двором, вошёл в открытую дверь (люди жаловались: он и в дом  мог залезть), учуял беззащитных котят, плотно ими перекусил, - а ведь возможно –  своими детишками, - и убрался восвояси. Нагулявшись, нерадивая мамаша вернулась к своим малюткам, но нашла их злодейски растерзанными, тут-то свом жутким мяуканьем и подняла меня на ноги»,- Валентина Петровна мысленным взором увидела эту драму, и её сердце запылало гневом к четвероногому бандиту. Попадись он ей в руки, – не известно, что б она с ним сделала. Заглядывая в глаза и жалобно мяукая, Анфиска крутилась под ногами, и хозяйка, утирая слёзы, строго отчитала её.

  - Что ж ты за мать такая? Бросила деток, хвост трубой – за новыми отправилась, а этих из-за своей дурной башки потеряла. Эх ты! И вправду – «доська»….

  Поняв, что уже не уснёт, Петровна вернулась в дом и, находя в этом успокоение,  занялась домашними делами.

  Несколько дней понадобилось Фиске для того, чтобы переболеть и успокоиться. Она вновь принялась бегать за бабочками, охотиться на воробьёв, а иногда на мышей, крыс  почему-то панически боялась.

  Следующих двух котят Анфиска родила уже в доме в углу ванной комнаты и была в этот раз очень прилежной мамой. Оба котёнка, на радость Катюше, благополучно выросли.

Она души в них не чаяла, подолгу забавляясь с ними. Одного, слишком самостоятельного, к великому горю девочки, сбила машина, когда он прогуливался по дороге, а другой, никем не востребованный дымчатый Маркиз, любитель охоты на мух, букашек и даже комаров, остался жить у Уваровых.

  Шло время. Вновь отцвели сады, приусадебные овощные грядки радовали глаз буйным ростом. Всё было обыденно. И лишь об одном забавном случае, связанном с Маркизом,  стоит рассказать.

  Каким-то образом в ведро, стоящее в сарае, попала мышь. Семён Макарович зажал её тряпкой и вынес во двор. Минутой раньше он видел Маркиза, дремавшего в тени у края цветущей картофельной грядки. Молодой кот к тому времени уже вымахал величиной со свою маму. Мужчина толкнул его вбок. Тот нехотя встал и с недоумением уставился на хозяина, мол, те чё надо?! Уваров вытряхнул мышь перед  заспанной кошачьей физиономией, надеясь, что тот тут же схватит её. Однако случилось невероятное. Кот испуганно отпрянул и, задрав распушившийся хвост, дал драпака в картофельные джунгли. Мышь, видя, где её спасение, помчалась туда же, то есть – вслед за ним. Со стороны это выглядело так, будто маленькая, но очень злая мышка гналась за удирающим от неё во все лопатки большим, но трусливым котом.  

  Семён Макарович проводил их спринтерский забег громким хохотом и, не переставая смеяться, пошёл рассказывать об этом происшествии своей супруге.

  - Да, кошки как и люди – все разные, у каждой свой характер и нрав,- с улыбкой качая головой, заметила Петровна и вспомнила о прежнем своём воспитаннике,- вон, наш Мурзик, бывало, поймает крысу, приволочёт к двери и орёт. А выйдешь, он подойдёт к тебе, о ноги трётся, мурлычет и в глаза заглядывает: ждёт похвалы.

  И вздохнула.

  - Да, хороший был кот. А эти полудворняжки так себе – божье недоразумение, захребетники,- согласился с нею её супруг.

 

3. НАКАЗАНИЕ.

 Алчность - она  и  ум пожирает  и спокойствия лишает.

  - Семён, ты мне возле сарая на травке огороди сеткой маленький выгул, я пущу туда цыплят, пусть попасутся,- попросила как-то Валентина Петровна мужа.

  В этом году решено было заменить своих старых кур молодыми. Полмесяца назад купили они три десятка не делённых по полу цыплят, вот и возились теперь с ними. Кто занимался этим, тот знает, сколько с ними хлопот, особенно первое время. Но вот – подросли, можно и на травку днём выносить.

  Семён Макарович в тот же день выполнил просьбу супруги. Она поставила внутрь  вакуумную поилку, наполнила кормушку детским цыплячьим кормом и высыпала из коробки на траву уже покрывающееся первым пером своё беспокойное хозяйство. От котов и ворон поверх выгула положили такую же сетку.

  Цыплята сначала подняли переполох и забились в угол, но, однако, быстро поняли, в какое райское место они попали, перестали надсадно пищать, принялись дёргать клювиками травку, ловить жучков, копаться в земле и бегать наперегонки, махая крылышками.  

  Два дня всё шло замечательно. Но на третий, собирая вечером своих шустриков в коробку, одного из них хозяйка недосчиталась. На другой день – новая пропажа. Если бы цыплята каким-то образом выбирались за ограждение, никуда бы от своих собратьев не убежали, а подняли бы писк и крутились возле сетки. Но ничего подобного не происходило. Птичья няня не на шутку встревожилась. Занимаясь на следующий день домашними делами, она старалась не упускать из виду и своих воспитанников. Куриная молодь беззаботно копалось клювами в кормушке, да так бойко, что дроблёное зерно вылетало за пределы выгула. Это привлекало воробьёв. А воробьи были предметом Фискиной охоты. Выглянув как-то в очередной раз из окна, женщина увидела такую картину. Припав к земле, её любимица подкрадывалась к копошащимся у сетки сереньким птахам всё ближе и ближе. Однако по открытому пространству подползти на расстояние верного прыжка ей не удалось. Воробьи вовремя заметили опасную хищницу, насторожились и за мгновение до её прыжка с шумом взлетели. Это подействовало на цыплят пугающе. Они прыснули врассыпную, в панике натыкались друг на друга и ударялись об сетку. Один из суматошно орущих цыплят влетел в верхний угол выгула, подбил сетку и вывалился наружу. Отбежав на метр, остановился в растерянности. Анфиска, переключив свой неукротимый охотничий азарт на другую, более лёгкую добычу, прыгнула на пищащего курёнка и придавила его к земле. Когда он перестал трепыхаться, уволокла его в угол усадьбы за кусты крыжовника. Раскрасневшаяся от бега и возмущения Валентина Петровна прибыла на то же самое место минутой позже. За ветками крыжовника рыжая бестия аппетитно хрумкала молодые птичьи косточки. Земля вокруг неё была вся усыпана мелкими перьями.

  - Ах ты, душегубка,- гневно закричала женщина, - негодница! Как ты посмела? Тебя что, не кормят? Неблагодарная гадина! В своём дворе разбойничать удумала! Этого я не потерплю!... Накось за это….

  И швырнула в неё комом земли.

  Кошка вскочила и недоумевающе уставила свои огромные совиные глазищи на хозяйку, а когда та вновь замахнулась на неё, скользнула через проём в заборе на соседний участок.

    Вечером они вдвоём с мужем держали совет. Было ясно, что если ничего не предпринимать, зимой им придётся покупать яйца на рынке. Обсуждение было недолгим. От своего вора ни какие запоры не спасут, а цыплятам ещё расти и расти. Решили, и это было лучшим вариантом для всех, увезти свою разбойницу к Зинаиде, младшей сестре Валентины, которая жила в соседнем райцентре и работала на птицефабрике птичницей. Зина рассказывала, что в её корпусе дружно живёт несколько кошек. На улицу они почти что не выходят. А зачем? Пищи – мышей, крыс, битых яиц и куриного падежа – вдосталь. Одной кошкой в корпусе сестры станет больше – только и всего.

  - А что с Маркизом, с этим оболтусом?- перевёл Макарыч разговор на кота. - Отвезём заодно, лучшего приюта для них не найти, а нормального котёнка, без примеси «голубой крови», заведём. Как на это смотришь?

  Петровна колебалась недолго, махнула рукой, вздохнула и согласилась.

  - Чудесно! – воскликнул её муж и потёр руками,- завтра воскресенье, у меня выходной, вот и сбегаем в гости к золовке. Она нас давно к себе приглашала.

  Воскресным утром на своём «Москвиче» чета Уваровых тронулась в путь. В багажнике стояла картонная коробка, а в ней, присмирев, сидели провинившиеся кошки. Дорога была хорошей и через час они прибыли на место. Радушная хозяйка хотела сразу же усадить желанных гостей за обильно уставленный стол, но Валентина предложила покормить сначала кошек. Для этого нужно было занести коробку с ними в дом. Макарыч отправился к машине за Анфиской и её пушистым чадом, а Зинаида, воспользовавшись минуткой, повела сестру на свой приусадебный участок, который располагался сразу же за верандой дома. Не успели женщины пройтись вдоль первой помидорной грядки, как во дворе появился чем-то крайне встревоженный муж Валентины.

  - Идёмте скорее сюда!- махнул он им рукой и остановился,- Да скорее же!...

  В двух словах он рассказал подоспевшим женщинам о том, что произошло. Когда он вытащил коробку из багажника, её дно под весом животных раскрылось, и они вывалились к его ногам. Он хотел взять их в руки, но перепуганные кошки удрали под машину.

  - Куда они сквозанули – непонятно. Я под «Москвич» заглядывал – там их не было. Как сквозь землю провалились. В соседнем дворе громко лаяла собака, может, наши пушистые бестии там?- предположил Семён.

   Люди потратили не менее часа на поиски четвероногих беглецов, но так их и не нашли.

  Уваровы поторапливались, после обеда Марина должна была привести к ним Катюшу.

  - Вы поезжайте, деться вашим мурлыкам некуда, жрать захотят – объявятся. Я всех соседей предупрежу,- сказала Зинаида и пообещала, что когда кошки найдутся, обязательно отнесёт их на птицефабрику.

  Уваровы  уехали.  

  Но куда же подевались наши четвероногие герои?

  Очутившись после тесной картонной темницы в незнакомом месте, очумевшие кошки в страхе забились под автомобиль. Семён громко чертыхнулся, да так, что на него, чужого дядьку, через щели в заборе злобно залаял соседский пёс. Этот близкий собачий брёх добавил кошкам страху и заставил Анфиску, а за нею и Маркиза запрыгнуть на брус заднего моста и там притаиться. Туда Семён Макарович заглянуть не догадался. В это трудно поверить, но так, с ветерком, крепко уцепившись когтями в задний мост, они и приехали назад домой.

  Валентина Петровна лишь руками всплеснула, когда увидела своих измученных  голодных кошек, выскочивших вдруг разом из-под машины к её ногам и в два голоса громко заявивших ей о том, что их желудки пусты, и что если она тот час не даст им поесть, они помрут с голоду.

  - Так вот почему мне иногда казалось, что я слышу кошачье мяуканье. Это они, бедняжки, плакали там под нами. Но разве ж можно было даже подумать, что они там?!-  изумлённо воскликнула женщина,- Пойдёмте, славненькие мои, я вас  сейчас покормлю.

  И увела питомцев в дом.

  А Семён Макарович почесал затылок, радости не проявил и лишь с удивлением изрёк: «Надо же, какие цепкие и бесстрашные! Шестьдесят километров просидели верхом на скачущей железяке и не свалились. А домой приехали, – нарисовались, словно с неба упали. Хороший пример чудакам с больной фантазией, верящим в телепортацию предметов». Покачал головой и не спеша пошёл следом за супругой.

 - Ну, мать, что будем делать с нашими кошоглотами?- зайдя в дом, кивнул Семён на кошек, аппетитно уплетающих невкусные для них прежде макароны.

  Вздохнув, хозяйка пожала плечами.

  - Не знаю. Жалко мне их теперь. Может за ум возьмутся?- неуверенно промолвила она.

  - А когда ума нету, за что браться? – скептически улыбнувшись, резонно заметил Макарович и махнул рукой, мол, «дети» твои, вот и поступай с ними как знаешь.

  Ему пришлось в срочном порядке сооружать цыплятам неприступный для кошек выгул.

  Маркиз как был «ни рыба, ни мясо», так им и остался. Мышей не ловил, бегал только за кузнечиками и бабочками. Анфиска ж всё более превращалась в ужасную зловредину. В отсутствие людей она лазала по кухонному столу, если оттуда исходил ароматный запах. Запрыгнет, всё обнюхает, сопрёт лакомый кусочек и грызёт без зазрения совести. Семён, прихватывая Анфиску на столе, всякий раз сбрасывал её оттуда крепким подзатыльником.  

  - Доколь эта паршивица терпение моё будет испытывать? – сердился мужик,- допрыгается, увезу куда-нибудь и выброшу. «Не буди лихо, пока оно спит тихо». А эта рыжая дама Брыськина так и хочет узнать, что это такое.

  Петровна из жалости терпела свою непутёвую Анфиску. Её не раз ловили спящей в кухонном напольном шкафчике среди пакетов с макаронами, мукой, рисом и другими продуктами. С треском изгнанная, Анфиска в следующий раз забиралась в шифоньер и дремала там, развалившись на чистых вещах. Дверки она открывать умела.

  Семён Макарович хоть и ворчал, не понимая, что с их Фиской происходит, но ради жены сносил все «доськины» выходки.

  И тут в судьбу Уваровых воспитанников вмешался Его Величество Случай.

  Дядя Яша Сухинин, сосед напротив, держал голубей. Его породистые красавцы частенько слетали в проулок на покрытую щебнем дорогу за мелким гравием, необходимым им для перетирания пищи. Машины проходили здесь редко и особо их не беспокоили. Но голубей приметила Анфиска. Долгими часами она дежурила в тени ясеня на воротине, наблюдая за ними сверху, и ждала подходящего момента для прыжка. И – дождалась. Недавно покинувший родное гнездо жёлтый голубёнок, ещё не научившийся крыльями «тормозить», не смог опуститься со стайкой взрослых птиц на дорогу. Он пронёсся дальше, попытался на скорости вырулить обратно, но отсутствие пилотажного опыта подвело его. Голубёнок ударился об вставшие на его пути ворота и съехал на землю. Не успев очухаться, оказался в кошачьих объятьях. Хищница унесла неумелого летуна в свой палисадник и за кустом сирени принялась неторопливо расправляться с ним.

  Всю эту варварскую сцену чисто случайно увидел из своего окна пожилой голубевод. Дядя Яша, чуть не плача от предчувствия беды, понёсся к Уваровым. Громко взывая к хозяевам, залетел во двор и заметался по нему, пытаясь найти скрывшуюся с голубёнком в зубах «клыкастую злыдню».

  На шум вышел Семён Макарович. Дед, взволнованный до крайности, – к нему.  

  - Я ж два года ждал от этой пары такого птенца! – запричитал он, объясняя соседу суть происходящего. - Ага, дождался. Ваша пушистая краля, да чтоб она, гадина, подавилась, жрёт его тут где-то.

  - Саввич, кошка конечно зверь, но чтобы голубей твоих….

  - Да вон она, - перебил Семёна дядя Яша,- в палисаднике, похрумкивает и бесстыжие бельма пялит! А знаешь, во сколько мне её обед обошёлся?

  И назвал цифру, которая привела Семёна Макаровича сначала в замешательство, а потом  в негодование.

  - Ого! Твой пернатый у тебя что, величиной с корову? Не выпускай их, раз такое дело.

  - Нет,- решительно отрезал Яков Саввович,- не могу смотреть, как они всю зиму из-за ястребов взаперти маются. Да ещё и летом воли не давать? Ты вот запрёшь свою кошку в клетку? Любой живности воля мила. Да что говорить, я с самого детства любуюсь, как они в небе плавают, и содержу их так, чтобы и мне и им любо было.

  Чуть поостыв, дядя Яша требовательно попросил.

  - Определись, сосед, со своей зверюгой сам, не доводи до греха,- и не удержался, пригрозил:- Словлю в своём дворе – каюк ей. Тогда не серчай….

  И пошёл к дому.

  Валентина Петровна, услышав обо всём этом, вначале возмутилась, но, выслушав мужа, в конце концов, согласилась с его доводами о том, что нужно довести задуманное до конца и увезти своих кошек к Зине на птицефабрику.

  - Был же у нас Мурзик, простой и беспородный, на голубей внимания не обращал. Заведём опять такого же. Он и мышей ловить будет, не то, что эти,- подытоживая,  успокоил Макарыч свою супругу.

  На следующий же день под вечер, втайне от дочери и внучки, чтобы не видеть в их глазах укора, Уваровы поехали к Валентиновой сестре. В багажнике машины в более надёжной коробке они везли с собой Маркиза и Анфиску.

  За ужином Зинаида сказала им.

  - Здание птичьего корпуса уже замкнули, опечатали и сдали под охрану. Утром с соседом,- ему тоже туда на работу,- я увезу их с собой. Там они через месяц растолстеют – не узнаете.  

  Кошек занесли в дом и выпустили. Опасливо озираясь, они тут же шмыгнули под шкаф.  Петровна ласково позвала их. Кошки не сразу, но всё же вышли на зов своей хозяйки, осторожно приблизились к ней и принялись тереться о протянутые ладони.

  Глядя на эту сцену, Макарыч безобидно подметил.

  - Трогательное расставание! Смотри слезу не пусти.

  - Да ну тебя, - отмахнулась Петровна.

  Через час Уваровы отправились в обратный путь.   А утром Зинаида позвонила им по телефону. Взволнованно дыша в трубку и виновато оправдываясь, она поведала сестре вот о чём. Кошек после отъезда Уваровых словно подменили. Тревожно мяукая, они пошли по комнатам. На голос попечительницы не реагировали, пока не обследовали весь дом. Потом вроде бы притихли. Не видя в действиях беспокойных животных ничего недозволенного, женщина вышла в огород. Через четверть часа она случайно оглянулась и опешила. По широкому фундаменту, подозрительно принюхиваясь, тихо крался Маркиз. Как потом оказалось, он выпрыгнул наружу через раскрытую форточку, пробив головой натянутую москитную сетку. Зина бросила дела и ласково, со всей возможной любезностью, взывая к отсутствующей кошачьей совести, пошла ему навстречу. Он позволил взять себя на руки и внести обратно в дом. Она в наказание шлёпнула негодника пониже хвоста и тут же поняла, что делать этого не следовало. Кот извернулся и больно цапнул её за руку. Женщина вскрикнула и выпустила злюку на пол. Ничего не оставалось, как закрыть все форточки в доме, а Маркиза запереть в ванной комнате. Облегчённо вздохнув, Зинаида вновь вышла во двор, а вернулась лишь тогда, когда закончила все дела. Входная дверь была приоткрыта. Зина вздрогнула и шагнула за порог, обшарила в доме все углы, но Анфиску так и не нашла. Ей стало понятно, что кошка когтями отворила дверь и улизнула на волю. Встревоженная этим новым обстоятельством, хозяйка дома вернулась во двор и принялась громко, стараясь подавить в себе растущее раздражение, кликать беглянку. Но той и след остыл. Больше её она уже не видела, хотя и искала повсюду до самой ночи. Изнервничавшись, возвратилась в дом и заглянула в ванную комнату.

  - Как ты туда попал?- всплеснула она руками, застав Маркиза сидящим между двух оконных рам.

  Сколько кот там проторчал – неизвестно, но его красный нос и затруднённое дыхание открытым ртом показывали, что немало. Было ясно, что он сиганул в распахнутую форточку внутренней рамы, ткнулся лбом в закрытую наружную форточку, провалился между рам вниз, выбраться не смог, так и просидел там до прихода своей спасительницы. Она смогла извлечь его оттуда лишь после того, как  выставила внутреннюю раму. Измученная свалившимися на её голову напастями, женщина засунула освобождённого пленника в прежнюю коробку, пожелала ему спокойной ночи и сердито добавила: «Сиди теперь тут, раз не хочешь по-хорошему».

  Утром она позвонила сестре и затем увезла Маркиза на птицефабрику. Незнакомая обстановка, резкий запах аммиака и многоголосый куриный хор так устрашающе подействовали на кота, что он сразу же умчался в один из проходов между стеллажами с клетками и долго не показывался на глаза. Но вскоре привык ко всему этому, обленился от обилия пищи и был наверняка доволен своей райской жизнью.

  А нам пришло время отправиться вслед за исчезнувшей Анфиской.

  4. ВРЕМЕННАЯ   ЗАДЕРЖКА.

 Собрался в путь – не забудь отдохнуть.

  Потянув когтями за нижний угол двери, она приоткрыла её, юркнула в сени, надавила лапами на входную дверь,- всё как дома,- и выскользнула во двор. Не раздумывая, перебралась через штакетник, по травке проскакала вдоль него до какого-то сарая, проворно влезла на чердак, забилась от страха в уголок и просидела там до самой ночи. Когда стемнело и лай собак поутих, осторожно выглянула, спустилась на землю и что есть духу помчалась вдоль улицы. Оказавшись на окраине, остановилась. Дальше домов не было, лишь чёрной стеной в низине у реки стоял тростник и тихонько о чём-то шумел, словно предупреждая «Брыськину» о подстерегающих её опасностях. Кое-где в просветах серебрилась узкая полоска плещущейся воды. Анфиска настороженно замерла, напряжённо соображая, куда ей податься дальше. Слева чуть поодаль за грунтовой дорогой возвышался огороженный решетчатым забором и  усеянный крестами и надгробными памятниками пригорок, а справа неподалеку одиноко темнел небольшой домик, рядом с которым росло высокое раскидистое дерево. Анфиска направилась туда. Внутреннее чутьё подсказывало ей, что там она будет в безопасности. Бесшумно скользнув мимо покосившегося плетня, кошка крадучись подобралась к ветвистому ясеню, вскарабкалась на него, поднялась до развилки и затаилась на толстом боковом стволе. Успокоилась и задремала. Её не тревожил лёгкий шёпот листвы над головой, далёкий скрип коростеля и редкий брёх собак. Она отдыхала. Всю ночь. Но вот бархатный голос кукушки возвестил о рассвете. Солнце робко проглянуло сквозь марево утренней дымки. Со всех сторон послышалось пенье птиц, аккомпанируемое криком удода: «Худо-тут, худо-тут». Рядом в ветвях вишни бранились воробьи, – не щадя горла своего совещались по какому-то поводу. Орущая лавина пролетевших ворон заглушила все эти голоса. Чуть погодя скрипнула дверь и на рассохшееся низкое крылечко вышла небольшого росточка полноватая старушка. Постояв, она удалилась за угол дома. Анфиска настороженно глядела ей вслед. Сзади послышались приближающийся стук и шарканье чьих-то шагов. Мимо дерева, опираясь на костыль, продвигал сухонький мужичок и вошёл во двор.

  - Матрёна, - зычным, не по фигуре, голосом окликнул он хозяйку, - где ты, в доме? Поди скорее! Ноги мои, чай, не обе железные, а одна! Фашистяки поскупились на обе….

  - Вот, курица оглашенная! Та тоже – наступит сама себе на голову и блажит дурниной: «Спасите!», - с едким сарказмом проворчала старуха. - Здесь я, здесь!  

  - Да кто ж тебя знает, можа на могилку к мужу Виктору и сыну Анатолию улымзала.

  - После схожу,- вышла из-за угла хозяйка. Но тут её голос зазвучал резче,- тебя, вот, жду. Принёс, старый шельмец, что обещал? Или порожняком прилупенил – лясы точить?

  - А то как – принёс! - И достал из пакета семисотграммовую бутылку магазинного вина.

  И они, обстукивая ноги, ушли в дом. Анфиска с полчаса слушала их шумную беседу, доносящуюся из открытой форточки, даже задремала. Очнувшись, осмотрелась и стала спускаться на землю.

  Но распахнулась дверь и во дворе показались люди.

  - Я ж говорю – кошка, там, на ясене,- громко произнесла старуха, - я видела её из окна.

  - Да не тараторь ты, сейчас поглядим вместе.

  - Ага, только гляделки протри, - с ехидцей фыркнула бабулька.  

  Старик со старушкой вышли за калитку. Анфиска на всякий случай вновь забралась на дерево.

  - Кис-кис, - позвала её баба-Матрёна и протянула руку,- не бойся, на, вот, хлебца кусочек и мясцо. Спускайся, милая.

  Анфиска глядела на людей с опаской. Она спустилась вниз лишь после того, как они удалились в дом. Съев оставленное на тарелочке угощение, опять полезла на облюбованное место. 

  - Да на кой тебе эта Мурка, дочь полудурка, нужна?- загромыхал мужской бас со двора.

  - А тебе, Микола, не байдужи? Одна я! А тут – всё ж душа живая, будет кому слово о сыне молвить. Ты не слушаешь, перебиваешь….

  Досадливо махнув рукой: «Ну, ты и загнула – не разогнёшь»,- дед Николай удалился.

    А бабка Матрёна с лакомством опять  к дереву.

   - Милая, не бойся, пойдём в дом, там тепло. Поди, хозяева-обормоты выгнали тебя?

  Кошка уже не таилась, не пугалась, но вниз спускаться не спешила. Между ней и старушкой протянулась незримая нить доверия. Анфиска ни куда не ушла. Последующие два дня прожила, прохаживаясь поблизости и кормясь щедрыми бабушкиными угощениями. Она выходила, и не раз, на самую окраину посёлка, но на её пути вставала пугающая стена тростника. И она возвращалась обратно. На третий день ей очень захотелось очутиться в тепле домашнего уюта, развалиться в мягком кресле и безмятежно уснуть, и Анфиска без всякой боязни и сомнения вошла следом за старой женщиной в её обветшалый дом. Обрадованная баба Матрёна взяла кошку на руки, погладила её и ласково произнесла: «Ну, милая, ты у меня  будешь жить как королева».  

  Иногда новая Анфискина хозяйка на час или два куда-то уходила. Придя, сразу  ложилась на свою железную кровать, утирала уголки опухших глаз платком и горестно вздыхала. Она приглашала к себе кошку и принималась ей о чём-то рассказывать. Бывало, от неё дурно пахло тем питьём, которое они с дедом вдвоём пили за столом.

   К ней никто, кроме этого деда Николая, не захаживал. Анфиска его побаивалась.  Непостижимым образом чуя скорое появление старика в доме, заранее проявляла беспокойство.

  - Тю-ю,- удивлённо протягивала старушка, - вы, кошки, все, что ли, такие? Вон у сестры моей, царство ей небесное, четыре кошки было, и все они начинали беситься и выть перед тем как муж её Федот с работы под хмельком возвращался. Разом рвались к двери и орали, чтоб их выпустили. А Федот только через полчаса приходил. Сестрица поэтому уже заранее знала, пьяным её мужик домой явится или трезвым. Трезвый он был добрейшей души человек, и кошки его не пугались, а будучи пьяным, он жестоко колотил их чем ни попадя, вот они и сбегали от этих неприятностей заранее.

  Дед Николай всегда вносил сумятицу в размеренную жизнь бабки Матрёны и её четвероногой квартирантки. Его громкий бас пугал Анфиску.

  - Ну-чё, Матрёна,- придя как-то спозаранку, начал старик,- гнездо твоё давно опустело, и в душе, чай, тоже пусто. А я к тебе с тем же вопросом: надумала перебираться ко мне? Аль всё свою непутёвую дочку Соньку дожидаться будешь, когда она явит зеньки свои бесстыжие да с собой тебя увезёт?

  - Да, угадал,- ответила старуха,- а дом куда? Она продать сможет, а я к тебе уйду, его какие обормоты и спалить могут.

  - И-ех! Тебе мово дома мало? Скока нам надо-то? Жить-то чуть осталось. Вдвоём-то легче. А хата твоя – плюнь и разотри…. Деньги всё равно дочь неблагодарная огребёт. Эх, помешались все на деньгах, и ты туда же. Пенсий наших нам на хлеб и на топку хватит…. А люди…. Когда уже нахапаются! Души-то свои давно уж попродали. А ведь пред Богом все предстанут бессребрениками. Ты, вот, Матрёна, ответь, кому на Руси жить хорошо? А я скажу: « Котам,- метнул он презрительный взгляд на кошку,- и скотам»! - с умным видом, но напускной сердитостью отчеканил старик.

  - Уже давно всё оговорено,- заупрямилась бабка,- не сбивай меня с панталыку. Садись-ка лучше за стол, коль припорол ни свет ни заря.   

  Анфиска, настороженно наблюдавшая за происходящим, вдруг заполошно вскочила, когда дед неосторожно махнул рукой, поскреблась в дверь, сама открыла её и убежала во двор, а потом долго ещё слушала через открытую форточку возбуждённый разговор людей.
    - Ты же помнишь, - басил дед,- у нас с моей Нюшей тоже кот был. Не дрыжь задрипанная, а – зверюга! Баловала она его. Колбаска, сырок не выводились. Он её тоже любил, по пятам ходил за ней как собачка, «ма-м-ма» обращался, когда чего-то хотел, и Нюша знала – чего, а бывало, подойдёт и пометит её, мол, моя территория, другим не подходить. Ругалась Нюшка, но понимала, это от избытка любви к ней. Померла она, воспитателем котофеича стал я. Дам огурчик, смоченный в самогоночке, потом уж даю и поесть. Привык он, и пока не испробует спиртного с огурчиком или хлебушком, даже к колбасе, гад, не притронется, ждать будет. Потом подлижет всё на тарелочке и уходит на улицу разборки чинить котам и собакам. Коты со страху разбегутся, а собаки в будки забьются и голосят на всю округу. Затерроризировал соседского здоровенного пса так, что тот по-волчьи взвыл. Стал я с той поры кота не Васькой, а Барбосом звать. Так вот, выйдет, разгонит всю ближайшую живность и лезет потом на высокий тополь-осокорь: страсть как любил мой котище наводить шороху гнездящимся там весною грачам. Молодого и несмышлёного они сильно обидели его. Тогда эти горластые бесы с юга прилетели. Кот с интересом всё поглядывал на них от комля, а как вывелись у этой чёрной гвардии прожорливые грачата, да заорали во всю глотку, жрать требуя, не удержался глупый охотничек от соблазна и полез по стволу вверх. Оравой налетели на него эти крылатые черти и отдубасили так, что он кувырком свалился на землю. Соскочил, хвост трубой и в дом – Нюшке в ноги, защиты искать. Вот с тех пор котяра и затаил на них злобу. Нравилось ему шерстить их сонных, среди ночи, когда они свои грозные долбаны в крыле своём как в подушке прячут. В конце концов, замученные котом, или по какой другой причине, но эти горлопаны покинули то дерево….  Вот такой он был у нас!
    - Это который подох прошлым летом?- Заполнила бабка Матрёна вопросом возникшую в монологе старика задумчивую паузу.
   - Не подох, а погиб смертью храбрых.- Возразил дед Николай.- Плеснул я ему в блюдце, да видать, лишку. Закачался Барбос на ногах. Я думал, спать ляжет. Нет, на улицу подался. Соседский пёс, к кому он сразу попёрся, быстро понял, что кот слабо стоит на своих четырёх, накинулся на него и порвал. За все обиды разом расквитался, всю злобу на него излил, чёрт лохматый. Теперь я и сам не завожу кошек и никому не советую. Зачем ещё и за них переживать.  Жалости в сердце на всех не напасёшься….

  - А сердце без жалости быстрее остынет,- возразила старуха.

   Беседа стариков затянулась. Вернулась Анфиска в дом, лишь когда ушёл дед.

  Хозяйка покормила её и усадила на колени.

  - Ну вот, Сонька (когда она первый раз назвала так кошку, то произнесла: «Будешь мне вместо моей непутёвой дочки Соньки. Она где-то по белу свету мотается, женихов собирает. Внуков мне не народила, мать вспоминает редко»), сегодня моему сыночку Толику исполнилось бы сорок лет. А уж двенадцать лет как на погосте. Пойдём, душенька, навестим его сегодня. Ужинать там будем…. Посидим, поговорим…. Там недалеко и муж мой лежит. Хоть и непутёвый был, но какого уж Бог дал – мой….

  К вечеру собрались и пошли. Анфиска, чувствуя необычное состояние своей нынешней хозяйки, впервые увязалась за нею следом. Всю недолгую дорогу до кладбища старушка рассказывала бессловесной слушательнице о своей тяжёлой жизни с мужем пьяницей, нелёгкой работе на хлебозаводе, маленькой пенсии и о дочери с сыном.

  Пришли. Бабка Матрёна разложила перед могилкой сына на полотенце немудрёную закуску, гранёный стакан, неполную бутылку самогона, а сама села на низенькую скамеечку. «Я его пью мало, больше – «красненькую»,- объяснила она Анфиске, поднимая стакан с питьём. Закусила, пожелав, чтобы «там всё было хорошо».

  - Да, был у меня сынок,- заговорила она опять,- Был… Царство ему небесное. Шоферил после армии. Далеко ездил, надолго отлучался…. Всё никак свою ненаглядную модницу-шмотницу не мог ублажить. Дюже охоча была до денег…. Эх, прав тут Николай, десять раз прав…. Сложил головушку…. На дороге и убили…. Эх-хе-хе-е…. А где моя Сонька, не знаю. Иногда пришлёт тысчёнку. Говорит, делами руководит где-то… толь в столице, толь…. Но я думаю – сидит она. За разбой на дорогах и сидит. Больно бойкая бабёнка…. Может, и брата своего…. О, Господи, грех-то какой о том даже подумать. Но нынче народ пошёл бесстыжий, люди такое творят – не приведи Господи. Насильничают, воруют…. И кто выше сидит, лучше видит что украсть…. А она – может и вправду?.... Или нет? Но тогда чего ж не является? Знаться не хочет с такой матерью? Стыдно, что я простая, с мозолями на руках? А я толком-то и не пожила, света не видела – всю жизнь спины не разгибала…. Богатств не нажила, что хотелось – не носила .... Я, может, потому иногда и выпиваю, что её, единственной оставшейся родной кровинушки, рядом нет. Глушу любовь свою, чтоб не выть ночами….

 День потух. Анфиска забеспокоилась, но от придремавшей старушки не уходила.

  Со стороны грунтовой дороги, ведущей к бревенчатому мостику, переброшенному через небольшую речонку, послышался людской говор. Два паренька и две девицы, в сопровождении довольно крупного пса Тузика, шли в сторону посёлка. Одна из девушек, оглянувшись на отставших парней, капризно протянула.

  - Идёмте скорее, я после такого купания есть хочу!… И спать!

  - О-о, да ты оказывается – соня! – насмешливо пробубнил один из молодых людей.

  - Да, соня,- обидчиво надула губы дама.

  - Кто – Соня? - Прозвучал вдруг в темноте кладбища глухой старческий голос.

  Сон и явь смешались в затуманенном мозгу бабки Матрёны.

  - Где Соня? – настойчиво повторил кто-то свой вопрос.

  Процессия на дороге остановилась в замешательстве. Напряжённые взоры людей обратились в сторону могилок. Собака залилась звонким лаем и бросилась на голос. Анфиска изогнулась дугой, но уже в следующую секунду храбро вскочила на спину налетевшего на неё Тузика. Над кладбищем пронёсся жуткий собачий вопль.

  - Бежим! – пронзительно вскрикнула одна из дамочек от страха, и в тот же миг всех четверых как ветром сдуло. 

  Удаляющийся в сторону посёлка их резвый топот вскоре уже не был слышен.

  Тузик с цепкой наездницей на своей хребтине ошалело вынесся на дорогу. Анфиска спрыгнула на землю и стала в угрожающую стойку. Кобель пришёл в себя, его захлестнула ярость, и он кинулся на своего злейшего врага в лобовую атаку. Тузик был крупным псом, к тому же настроенным очень агрессивно. Кошка поняла, что ей несдобровать и бросилась от свирепеющей зверюги наутёк. Дом далеко, да и бежать к нему пришлось бы по петляющей тропке, и она понеслась по прямой дороге, перемахнула по мосту через реку и проворно вскарабкалась на растущую у самой воды раскидистую вербу. Оглянулась. Собаки внизу не было. В их смертельном забеге Анфиске удалось сохранить свою шкуру невредимой. Тузик повернул назад ещё у моста.

  Утром наша четырёхпалая героиня слезла с дерева и вышла к мостику. Но бегущая ей навстречу телега, запряжённая лошадью и сопровождаемая лохматым барбосом, вынудили её вновь  вернуться на вербу. Через какое-то время эта же телега, но уже гружёная сеном, прокатила в обратном направлении.

  Анфиска осторожно спустилась на землю. Путь через мост оказался отрезан малолетними рыбаками, сидящими на нём с удочками, и она по мягкой отаве пошла лугом вдоль реки, –  всё дальше и дальше от бабки Матрёны, всё дальше и дальше от той доброй старушки, к которой она так и не смогла как следует привязаться…. 

  Не могла знать Анфиска, что бабку Матрёну объявившаяся вскоре дочь хотела увезти к себе в городскую квартиру, но та категорически отказалась от такого поворота судьбы: «Куда я от сына и мужа?», а спустя полгода скончалась.  Дед Николай после этого занемог, а как малость очухался, подался в дом престарелых….

5. ПУТЬ   ДОМОЙ.

 Не всё то гром, что громыхает, а молния – когда сверкает….

 И Воля нежеланною бывает.

  У края скошенных пойменных лугов на возвышенности стояла большая скирда пахучего сена. Мышиный писк привлёк внимание нашей путешественницы. А так как она была  голодна, то тут же свернула к скирде и занялась ловлей мышей. Ей здесь очень  понравилось: еды и забав – навалом. Кошачий рай – да и только. Спала в сене, пила из речушки. Так прошло несколько дней. Но однажды её вальяжную жизнь нарушила непрошенная гостья. Анфиска нос к носу столкнулась с рыжей облезлой лисой. Из флегматика она в мгновение ока превратилась в Фурию. Лисица сердито тявкнула и, словно играя, припала на передние лапы. Нападая, хищница подскочила к устрашающе изогнувшейся дугой кошке, с непримиримой злобой гортанно и грозно завопившей на весь луг, но, получив от неё две болезненные пощёчины, отпрянула, отошла подальше, обошла скирду и стала ловить мышей с противоположной стороны. Лиса повадилась ходить сюда каждую ночь, но с вооружённым острыми когтями полосатым животным больше не связывалась.

  Однако Анфиску такое соседство не устраивало. И когда в следующий раз дикая соседка привела с собой двух рослых лисят, назойливо пристающих к ней, она ушла из этого райского места.

  Шла долго. Но вот на её пути возник ряд деревенских домов.  

  Соблюдая меры предосторожности, Анфиска вошла в крайнюю улицу. Притаившись у забора в траве, осмотрелась. Нигде ничего подозрительного не заметила. Иногда появлялись люди, но тут же куда-то уходили. Лишь двое мальчишек лет десяти, появившись внезапно, стали крутиться поблизости. Подбирая с дороги мелкие камешки, они пуляли их из рогаток по одним им ведомым целям. 

  - Женька, глянь – котяра! – воскликнул один из них.- Да вон он, к забору притулился…. Чей-то чужой. Чур, я первый по нему стреляю.

  В ту же минуту Анфиску что-то больно ударило в бок. Кошка в панике метнулась на забор, но и там её достал меткий выстрел. Она спрыгнула в палисадник и, не выбирая пути, только б подальше от своих обидчиков, бросилась бежать. Сама не заметила, как оказалась вдали от домов.

  После этого случая попадающиеся на её пути деревни кошка обходила стороной. Она ловко ловила мышей, снующих вдоль дорог, но они были не единственным блюдом в её каждодневном меню. Анфиска не брезговала и лягушками, встречающимися ей у  воды, ловила крупную медлительную саранчу и шустрых ящериц – словом, всё, что можно было съесть. Оконфузилась она лишь однажды, когда наткнулась на подросший выводок степной куропатки. Ещё не видя объекта своей охоты, а лишь почуяв лакомую дичь, кошка припала к земле и медленно поползла на сладкий запах, напомнивший ей запах доморощенных цыплят. Вдруг прямо перед её носом выскочила взрослая куропатка. Волоча подбитое крыло и припадая на больную ногу, птица с криком побежала прочь. Поймать эту лёгкую добычу не составляло труда. Кошка сделала прыжок, - и только чудо помогло куропатке избежать её когтей. Второй прыжок оказался столь же безуспешным: раненая птица вновь успела вовремя увернуться. Третья, четвёртая, пятая попытки – результат всё тот же – а птица уходила всё дальше и дальше. И тут совершилось чудо, куропатка-калека оттолкнулась от земли, легко взлетела и неторопливо уплыла к дальнему оврагу. Анфиска недоумённо поглядела ей вслед, брякнулась в траву и долго отдыхала, решив на будущее, что с этими «больными» связываться лучше не стоит. Вымотаешься, но не поймаешь. 

  Лисиц Анфиска не боялась. У неё с ними было установлено мировое согласие: друг к другу близко не подходить, баталии не начинать и не вмешиваться не в свои дела.

Хуже обстояли дела с бродячими псами. Они встречались ей довольно часто. При виде их кошка пулей мчалась к ближайшему дереву и, презрительно шипя на своих недоброжелателей сверху, отсиживалась на нём до тех пор, пока не минует опасность. Собакам зачастую было не до неё, зачем им тратить своё драгоценное время на какую-то облезлую кошку, сидящую на дереве, когда рядом, стоит лишь поискать, полно вкусных зайцев. Иногда лишь для порядка облают, да и убираются восвояси.

  Сложнее оказалась встреча с хорьком. Он меньше лисы, но злее. Анфиска повстречалась с ним однажды утром у края пшеничного поля возле колонии сусликов. На них этот проворный хищник и пришёл поохотиться. Увидев её, он решил, что на его территорию, нагло нарушая границу, вторгся вероломный захватчик. Грозно ощерившись и зашипев, хорёк агрессивно и напористо бросился на кошку. Но Анфиска успела занять оборону и нанести по злой хорьчиной физиономии пару оплеух – всё, на что хватило ей времени и отчаянной храбрости. Хорёк больно цапнул её в плечо. И тут кошачье обоняние уловило необычайно противный резкий удушливый запах, исходящий от зверька. Отвратительная едкая вонь обратила Анфиску в бегство. Она поняла, что гадкое животное применило против неё грозное газовое оружие. Вонючка насмешливо прокашлял ей что-то вслед и с видом победителя нырнул в крайнюю сусличью норку – трапезничать.                          

   Однако опасность подстерегала кошку не только с земли, но и с неба. Однажды  Анфиска чуть не погибла в когтях степного орла. Она успела вовремя заметить стремительно надвигающуюся крылатую тень и, спасая шкуру, метнуться к ближайшему пню: только холодком подуло от пронёсшейся мимо страшной птицы….  
  Это было последним опасным приключением, выпавшим кошке на пути к своему дому. Она вышла к городу, до намеченной цели ей оставалось преодолеть последние сотни метров по городским улицам. Поздней ночью Анфиска двинулась вперёд. Обошла стороною всех собак, - как бродячих, так и на привязи, - пересекла две центральные улицы, дождавшись, когда на них стихнет поток автомобилей, и без задержки проскользнула мимо того самого забора, у которого когда-то коварные люди бросили её, малышку, умирать. Пройдя мимо этого забора, она словно замкнула круг прошлого периода своей жизни и встала на путь иного её цикла.
  Кошка замедлила шаг, прошла ещё немного и остановилась….

  Минуло более двух месяцев с той поры, как Уваровы отвезли своих непутёвых питомцев к Зинаиде Петровне. Чувствовалось, особенно ночами, лёгкое дуновение осени….

  Валентина Петровна по сложившейся привычке поднялась в шесть часов. Оделась и распахнула входную дверь. На крыльце, задрав голову вверх, сидела рыжая кошка. Не мигая и не двигаясь, она глядела женщине в глаза, словно спросить хотела, можно ли ей войти. Охнув от неожиданности, женщина присела на корточки и протянула к кошке руку.

  - Анфиска, милая, ты ли это?! – удивлённо воскликнула Петровна.

  Словно в ответ: мол, да, это я, та чуть слышно мяукнула. Женщина подхватила кошку, прижала к груди и бегом с нею в дом. 

  - Семён, погляди, кто к нам вернулся!... Вот чудо-то!- и от избытка чувств поцеловала Анфиску в лоб.

  - Чего там?- проснулся Семён Макарович,- от-те на!- его брови изумлённо подскочили вверх,- явилась – не запылилась. Надеюсь – одна? Без того оболтуса?

  Петровна положила перед кошкой кусочек мяса из супа и налила в чашечку молока.

  - Ешь, милая моя, ешь,- совсем как бабка Матрёна сказала хозяйка, - небось, проголодалась! А у нас тут, пока тебя не было, молоденький котик Мурзик завёлся. Ты с ним должна ладить, а то вон тот дядька,- кивнула она на мужа,- сердиться будет. Да и я тоже. Котик мал ещё, а уже у крысиных нор дежурит! Молодец! Может и тебя приучит.  

  Не знала Валентина Петровна, что кошка уже овладела этим ремеслом в совершенстве за то время, пока домой добиралась. Обучаться пришлось Мурзику у Анфиски, а не наоборот. Правда, сдружились они не сразу. Первое время кошка не хотела признавать нового жильца и всячески его обижала. Но постепенно свыклась с ним и успокоилась.

  Больше всех обрадовалась возвращению Анфиски Катюша. Она помогла отмыть свою любимицу от дорожной пыли, а потом весь вечер носила её на руках. В конце концов Анфиска вырвалась из её цепких рук и спряталась под диван.

  Неделю спустя Семён Макарович, миролюбиво глядя на дремавшую на стуле Анфиску, с добродушной улыбкой произнёс.

  - Вот если б гулёне сразу такой быть, то ничего бы с ней и не случилось…. Но если б не случилось, тогда бы она такой и не стала… Да-а, дела! Знаю точно лишь одно: эти два  месяца и были для неё настоящей жизнью, а всё остальное время – как день один – пустое и бесполезное….  
 Анфиска не умела философствовать. То, что теперь она наконец-то дома, и было для неё
самым главным. Это и было её счастьем.   

 К Р А С И В Ы Е .
Красоту, в том числе и духовную, спасут люди, которые способны её видеть.
 

   Олег, двенадцатилетний парнишка, очень любил своих синерябых голубей. Несмотря на то, что они даже в их мальчишечьей среде считались так себе – разве что не простяками, дорожил ими. Купить хороших не мог: их семья жила бедно. Олег подрабатывал летом в местном овощеводческом предприятии. Но полученных денег едва хватало на приобретение кой-каких школьных принадлежностей.

   А хороших голубей Олежке завести ой как хотелось.

   В другом конце их города жил Алексей Макарович, голубевод-ветеран, которого все, от мала до велика, в глаза звали дядей Лёшей, а за глаза  – Суховеем. От того, что фамилия у него была – Сухов, или от того, что, имея в себе всего полсотни килограммов весу, он, казалось, по земле не ходил, а бегал вприпрыжку, как воробей, с широко расставленными руками. Пенсионером слыл неспокойным и весёлым. Почти каждое утро он на своём стареньком «Жигулёнке» отвозил жену на рынок, где она приторговывала жареными семечками, а после обеда забирал её обратно. Их дети, став взрослыми, разъехались, вот и жили они вдвоём.

   В тот год, о котором речь, гостил он ранней весной у старшей дочери, живущей в Казахстане, и привёз оттуда две пары белоклювых двухчубых жуков. Выпустил их в закрытую голубятню, имеющую большой вольер. В ней жила его племенная птица. В другой голубятне, расположенной на гараже, Сухов содержал гонную птицу, в которую выпускал и молодь из племенного питомника.

   Случилось это дней через десять после приезда. Поутру зашёл он в вольер с ведёрком воды и ковшом зерна. Нагнулся поставить. С сетки с шумом сорвались переполошившиеся воробьи. Напугавшись их, в сторону раскрытой двери метнулись две чёрные тени, только ветерком повеяло от их быстрых крылышек. Резко обернувшись и запоздало прихлопнув  сетчатую дверь, дядя Лёша похолодел от того, что увидел улетающими невесть куда двух чёрных голубей. После осмотра голубятни он расстроился ещё больше: ушли обе привезённые жучки, обе самочки.

   Неделю он обзванивал и объезжал друзей, всем порядком надоел своей излишней эмоциональной жалобностью, но голубок так и не нашёл.

   Одна из них прибилась к Олеговым голубям. Радость мальчугана была огромной. Но через день, заметив грустный взгляд голубицы, Олег встревожился, поняв, что ей нездоровится. Когда же утром он, распахнув двери чердака, увидел жучку на полу, а рядом с ней яйцо, понял причину этой болезни.

   Другим днём она снесла и второе. К счастью, и пара синерябых тоже села на яйца. К ним он и подложил кладку чужачки.

   Нашлась и вторая жучка. Удивительное дело, но поселилась она у его одноклассника среди кур. Голубями тот не интересовался, вот и подарил её Олегу.

   Вдоволь налюбовавшись чужими «цацками», глубоко вздохнув, Олежка сунул их в картонную коробочку и отправился к Суховею. К тому времени он уже знал, чьи они. Слух, подобный этому, распространяется быстро.

   Остановившись у ворот Сухова, он решительно нажал на кнопку звонка.

   - Дядь Лёшь, я Вам Ваших голубок принёс,- смущённо сказал Олег вышедшему за калитку Суховею и бережно протянул ему драгоценную коробочку.

   - Да мой ты золотой,- несказанно обрадовался дедок,- ну, молодец! Чей же ты будешь, такой честный?

   - Олег Орлов.

   - Ого, и фамилия у тебя подходящая.- Сухов с уважением глянул на пацана.- Ну, вот что, орёл ты мой бесхитростный, пойдём-ка, я тебе голубёночка дам.

   Дядя Лёша прикрыл собаку, привязанную у ворот, и они прошли за дом к голубиному дневнику. С восторгом осмотрев чужую птицу, мальчик засобирался домой, унося подаренного ему носочубого сиреневого птенца.

   - Не смотри, что есть белые перья в хвосте, его родители без помарок, наведёт и он тебе таких же. Дерзай и разводи хорошую птицу, а я потом подберу ему пару из подрастающих. Приди дней этак через двадцать,- хлопнул он счастливому Олегу по плечу.

   Однако ничего он не дал ему ни через двадцать дней, ни через тридцать. Пожадничал дядя Лёша, обидел мальчишку. А когда узнал, что у того растут голубята от его жучки,  сказал, что Олег и так уже неплохо вознаграждён. Дам, мол, но только по осени, если будет что лишнего.

   Услышав это, Олег понуро поплёлся домой. Пока шёл, его обида переросла в злость. Она, лукавая, и нашептала ему на ухо – «укради».

   Раньше на воровство он никогда бы не осмелился пойти, но это если просто так, беспричинно. И хоть причина-то была плёвая, но она оправдывала его в собственных глазах, успокаивала совесть.

   Воры, крадущие голубей, встречаются всякие. Одни без разбора сметают в мешок всех жителей чужих голубятен, а другие – выборочно. Но как их ни определяй, вред от них всегда огромен. Человек годами подбирал птицу, строил планы, радовался удачам….        А тут – хлоп, отняли всё сразу. Был алмаз – и нет его, распылили по белу свету. Потому-то воры всех мастей хищнее всякого хищника и хуже любой болезни.

   Олег же надумал красть у Суховея не голубей, а только их яйца, чтобы потом из них  синерябые вывели ему первоклассных птенцов.

   Его голуби мостились на вторую кладку. И как только первые занеслись, он и отправился в другую часть города за плодами чужих трудов.

   Вольер почти вплотную подходил к забору, отделяющему усадьбу Сухова от соседской, где проживала старенькая одинокая бабулька. Убедившись, что дядя Лёша уехал на рынок, Олег нашёл с задов лазейку в неухоженный бабушкин сад, воровато оглядываясь, прокрался к забору Сухова и быстро перелез через него. На вольерной двери висел замок. Дверь же  голубятни, открывающаяся в вольер, была распахнута настежь. Видимо её дядя Лёша запирал лишь на ночь. Цель – вот она, близка, уже не остановиться. Сердце гулко стучало в виски, нервы – как перетянутые струны, тронь – и порвутся. Заметив, что его отделяет от  желанной добычи лишь сетка - рабица, состоящая из связанных проволокой кусков, Олег нашёл железный штырь и, орудуя им, разогнул несколько скруток. Через эту «дверь» он и проник в птичий дневник.

   Голуби, заметив в своём помещении чужого человека, заметались и забились в углы. 

   Шаря по гнёздам, воришка довольно быстро нашёл то, за чем явился сюда – ещё не запаренные светлые яйца под белой двухчубой птицей, больно бьющей крылом.

Сунув под неё принесённые с собой яйца от синерябых, проколотые заранее иглой, чтобы из них ничего не вывелось, Олег положил свою добычу в коробочку с ватой и поспешил в обратную дорогу. Сетку он установил на прежнее место.

   Эта затея ему настолько понравилась, что он с нетерпением стал ждать, когда загнездятся и другие его голуби. Дождавшись этого и захватив на «обмен» уже четыре проколотых яйца, пацан повторил свою дерзкую вылазку. А чтобы за время его  отсутствия голуби не сошли с пустого гнезда, он подкладывал им старые болтуши.    

   Да, алчный аппетит человека, как плод, растёт и зреет на колючих ветвях жадности, разрастающихся в его душе от ядовитого ствола зависти. Но у Олега всё началось со злых амбиций. Плод же тот зрел, питаясь безумным чувством безнаказанности.

   В конце лета он ещё раз побывал в голубятне Сухова и подменил сразу три пары яиц, ориентируясь при этом на срок их запаренности. В таких тонкостях юнец уже разбирался.

Дядя Лёша держал с полсотни пар племенной птицы – выбирать было с чего.

   Синерябые были очень хорошими кормилками. Только один малыш из всех украденных двенадцати яиц почему-то не проклюнулся. Все же остальные благополучно выросли и пошли в лёт.

   Слух о том, что пацан Олег Орлов гоняет стайку хороших голубей, невесть откуда появившихся у него, быстро достиг ушей уважаемых местных разводчиков.

Любопытство одолело. Но авторитеты сами не пошли к мальчишке, а заслали к нему на разведку ребят, что рангом пониже. Те и подтвердили правильность слухов. По их рассказу выходило, что вся птица у Олега молодая, неизвестно где им приобретённая,– не говорит сопляк, - и очень похожа на голубей Суховея. А белые седохвостые «павлины» – один в один как его старые.

   Удивлённый такому совпадению, дядя Лёша не смог выдержать лёгшего на его сердце гнёта подозрения, сел в машину и отправился к знакомому мальчонке. Он твёрдо решил сдёрнуть завесу с мучавшей всех тайны.

  Увидев голубей Олега, сидящих на крыше, Сухов понял, что все они –  как его собственные. Вглядываясь в них, знал даже, чьи они птенцы. Но как они могли попасть сюда, если ни одного такого он не терял, да и проданных помнил всех.

   - Ну, здравствуй, раб божий, обтянутый кожей,- дружелюбно улыбнулся он подошедшему к калитке Олегу.

   Не ожидал наш герой увидеть здесь Суховея. Его глаза скользнули к земле и беспокойно забегали.

   - Откуда птица?- Ткнул пальцем Сухов в сторону крыши.- Расскажи, милок, сделай милость, да не ври, я всё равно не поверю. Правда, она душу-то облегчит, да и излечит.

   Олег потупился и молчал. Разговор не клеился.

   Вдруг с крыльца сошла мама парнишки и вплотную приблизилась к Суховею.

   - Вот, мать, разговариваем. А что, малец растёт у тебя неплохой. Живёте, знать, хорошо – всё вокруг ухожено,- отступив на шаг, миролюбиво произнёс Алексей Макарович.

   - Ага, как в Париже, только дом пониже, да грязь пожиже,- отчесала она,- скажи, зачем приехал? Голубей выдурить? Я всё слышала. А вот этого не хочешь?  И женщина сунула под нос опешившему Сухову туго скрученную фигу.

   - Они наши, все у нас вылупились. Он мне их совсем ещё масенькими показывал. Так что – отстань от него.

  - Стоп, стоп,- перебил её дядя Лёша, внезапно просветлев от озарившей его догадки,- значит, он воровал от моей птицы яйца! А потом его синерябые высиживали и выкармливали птенцов, совершенно на себя не похожих! Как те синички кукушонка! Вот он – секрет, вот где собака зарыта! Ну и малец у тебя, надо ж – до такого додумался! Отчебучил номер, так отчебучил. Ну, что ж, придётся вызывать милицию.

 Женщина отшатнулась, словно ей влепили пощёчину.

   - Это правда?- пытливо глянула она на сына.

   Тот опустил голову ещё ниже и приготовился разреветься всерьёз. И материнское сердце дрогнуло.

   - Сходи, Олежек, в кладовку и принеси полтора десятка куриных яиц. Заметь – куриных,- заострила она внимание,- не голубиных. В милиции большего и не присудят.

   Воспрянув духом, Олег шустро помчался исполнять материнский приказ.

   Воспользовавшись отсутствием мальчишки, Сухов доверительно взглянул на озлобленную женщину, что далось ему нелегко.

   - Послушай, мать, почти все эти голуби,- махнул он как сеятель рукой,- могли быть моими. А они, поверь мне, дорого стоят. Конечно, богаче б я не стал, а и сейчас не обеднел. Но вдруг завтра твой сын уведёт чью-нибудь корову? Большое начинается с малого. Как же ты с хозяином за его кормилицу рассчитываться-то будешь? Как за большой кусок мяса? Это же воровство, а не шалость. Нужно немедленно выполоть этот сорняк в душе твоего сына, пока он не укоренился там. Из его стеблей плетутся тюремные нары. Хочешь ли ты благословить своего Олега на путь, ведущий к этим нарам, хочешь ли того, чтобы он провёл на них, может быть, даже большую часть своей жизни? Вот и решай, только быстро. А голубей я ему дам, обещаю, если будет себя хорошо вести.

   Подошёл Олег, неся авоську с яйцами. Взглянув на взрослых, он сразу же понял, что в его отсутствие здесь что-то произошло.

   Глубоко вздохнув, женщина твёрдо приказала сыну вернуть дяде Лёше всех его голубей, украденных по сути.

   - И не вздумай нюни распускать,- повысила она голос на притихшего мальчишку.

   Сухов отошёл к машине.

    - Как видишь, ты ничего не добился.- С горечью сказала мать сыну.- Легко ничего не даётся. Нужно уметь быть терпеливым. Лишь своим кропотливым трудом можно приобрести то, что будет твоим наверняка.

   И ушла в дом.

    Вечерело. Вскоре все голуби зашли в чердак.

   Сухов не стал забирать одного голубёнка, как-никак, а весной обещал. Потом постоял, подумал и, махнув рукой, оставил ещё и седохвостых «павлинов». Объяснил: «Вижу, они твоей маме нравятся. Это от меня ей подарок».

   Ещё у Олега осталась пара жучат и сиреневый носочубый. Суховей на них не претендовал.

    Олег, покраснев, попросил у Сухова прощения и пообещал, что ничего подобного он себе уже никогда не позволит.

   - Не сердитесь, дядь-Лёшь.- Закончил он свою покаянную речь и впервые за время их встречи открыто посмотрел в прищуренные глаза деда.

   - Трудись, и всё образуется.  А на чужой каравай рот разевать негоже,- подытожил Алексей Макарович разговор, думая при этом, что из этого пацана возможно со временем будет толк, а что залазил к нему в голубятню, так это по глупости, с годами пройдёт. Да в чём-то он и сам виноват.

    Когда Олег вошёл в дом, проводив нежданного гостя, мать заметила, что глаза её сына, на удивление, светились радостью.

    - Мам, ты не волнуйся, я больше никогда не сделаю тебе больно. Обещаю.

   - Ладно, ладно, я тебе верю,- вздохнув, она ласково потрепала его за волосы.

   Мальчишка отстранился.

   - Мам, дядь-Лёша разрешил мне приходить к нему в гости! Знаешь, какие у него голуби….

   - Какие? Дорогие, что ли?

   Олег спокойно, но твёрдо глянул матери в глаза.

   - Красивые.

 

ПРЕРВАНАЯ   ПЕСНЯ.

1.

  Не вставая со стула, Андрей поднял руки вверх и, хрустнув позвонками, с наслаждением  потянулся. Приподнявшись, дотянулся до выключателя на стене и выключил нудно гудящий вентилятор вытяжки. Стало тихо. Откинувшись на спинку стула, он принялся лузгать жареные семечки, сплёвывая шелуху на лежащую у строгального станка древесную стружку. Андрей уже пообедал и ждал гостью – весёлую синичку. С той поры как она, спасаясь от жгучего январского мороза, впервые залетела к нему в столярку через проём вытяжки, прошло уже около месяца. За это время он, угощая  непоседливую малышку семечками всё ближе к себе и ближе, добился того, что она без боязни стала садиться ему прямо на ладонь.  
    Послышался топоток птичьих коготков по фанере, и в столярку впорхнула синица. Шурша крылышками, перелетела на фрезерный станок и озорным громким посвистом объявила о своём присутствии.
   - А-а – Витёк! Прошу к столу. Давай-давай.
  Андрей работал два дня через два. Лакомство для своей пернатой гостье он сыпал прямо перед собой на обеденный стол. Глядя на то, как она шустро прыгает перед ним на расстоянии всего лишь вытянутой руки, радостно поблёскивая бусинками глаз, и шелушит его щедрое угощение, он испытывал подлинное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Так искренне радуются, наверное, малые дети, когда им дарят новую, необычную игрушку.
   Открылась входная дверь и в помещение вошла уборщица Маша, держа в руках свёрнутый мешок.
  - Я за опилками. Можно? - спросила она. - А то на моём участке слесаря опять масло на пол понахлюпали.
   - Бери, этого добра не жалко, - махнул головой столяр.
  - Ой, а ты чего такой счастливый? – улыбнулась женщина. – Сияешь как медный самовар.
  - Представление смотрю. Тут у меня театр одного зрителя и одного артиста, - засмеялся мужчина, - подходи потихоньку, станешь вторым зрителем.
  Синичка не испугалась появления ещё одного человека и продолжала трапезничать.
   Андрей насыпал себе в ладонь семян и вытянул руку перед собой. Синица, не забыв пискнуть в знак благодарности, тут же перепорхнула на неё.
   - Ух ты! – изумилась уборщица.
   - Хочешь и к тебе сядет. Возьми пакетик с семечками и попробуй.
   Когда Витёк перелетел на её руку, она прыснула от восторга смехом, чем напугала птичку и та улетела на подоконник.
  - Какие коготочки у неё махонькие, а как ладонь щекотят!- с бурным умилением защебетала дама. – Теперь я понимаю, отчего ты такой счастливый! Ты прям как дрессировщик. А на улице она тоже сядет тебе или мне на ладонь, если дать ей что-нибудь вкусненькое?
    - Да, сядет, – ответил Андрей. – Уже проверено.   
   Набрав опилок, уборщица удалилась.  
   Через неделю Андрей ушёл в отпуск.
   Мария узнала об этом и в её голове родилась думка, которая овладевала ею всё больше и вернее. Женщине захотелось порадовать своего трёхлетнего сынишку. Пока Андрей в отпуске, решила она, пусть синичка поживёт у них дома. На другой же день в обеденный перерыв Маша подошла к столярке. Не доходя до её входной двери метров пять, остановилась.
 

2.

    Синица – птица сообразительная, она давно уже уяснила, что когда солнце находится в зените, вытяжной вентилятор в стене перестаёт вращаться, можно легко проникнуть внутрь тёплого помещения и там погреться и покушать. К этому времени она всегда крутилась неподалеку от столярки, перепрыгивая с ветки на ветку близрастущих деревьев. Так было и в этот день. Синичка увидела подошедшую женщину, увидела протянутую ладонь с зёрнами семечек, подлетела к ней, но всё-таки сесть не решилась, порхнула мимо к  вентиляционному проёму и исчезла в нём.
  Сменщик Андрея тоже подкармливал птичку. Как и Андрей, он в сильные морозы разрешал ей оставаться в столярке на ночь.
  Мария зашла в столярную мастерскую.
  - Слушай, Саша, - обратилась она к нему, - ты же мой одноклассник, помоги.
  И объяснила, зачем пришла.
  - Надо с малых лет учить детей любить животных, – подытожила женщина. – У меня дома от попугайчика, который случайно выпорхнул летом в открытую форточку и пропал, клетка осталась. Сытно и тепло Витьку будет. А потеплеет на улице, я его назад принесу и выпущу. Помоги его поймать.
  Слабеют мужские сердца от женских просьб, становятся податливы. Одним словом, вышла Мария из столярки с небольшой картонной коробочкой в руке, по дну которой в беспокойстве постукивала своими лапками ручная синичка. Вечером того же дня, выпущенная в доме, она с испуганным писком принялась метаться по просторным комнатам, пока её не выловили и не посадили в клетку.
  Володя, сынишка Марии, уже видел таких птичек, но только издали, а тут – только руки протяни и прикоснёшься ими к этому маленькому живому чуду. И он протягивал ручонки, замерев от восторга посреди комнаты, а мама, не давая крылатой певунье вспорхнуть, сажала её ему в сложенные лодочкой ладони. Сердце ребёнка замирало от счастья, а у его мамы от блаженной радости.
  Вову на весь день отводили в садик, а синичку, чтобы ничего не испачкала, запирали в клетку.
  Витёк потихоньку стал привыкать к новому своему положению и новой обстановке. За окном выли метели, а в доме – благодать. Понимали это, правда, только люди, Витёк об этом задумывался вряд ли. И всё-таки вскоре он загрустил и всё реже и реже пел свою задорную песенку. Унылый взъерошенный вид синички не нравился Марии, но возвращать её в столярку она пока что не собиралась.
   Пернатой малышке приходилось подолгу одиноко сидеть в тесной клетке – и петь некому, и крылышки толком не размять. Комнаты в доме, конечно, с волей не сравнить, но в них  какой-никакой, а всё же был простор. Вечерами, когда люди возвращались домой, для всеобщей радости её выпускали полетать по этому «простору», но ненадолго. Выключив свет, ловили и возвращали на место. Люди находили себе занятия, а синичка, попрыгав с палочки на палочку, с тихим попискиванием усаживалась на одну из них, прижималась к сетке и надолго затихала.
   - Вовочка,- ласково обратилась как-то вечером Мария к своему сыну, - прошлые выходные из-за нашей попрыгуньи мы провели дома, но на этих обязательно поедем к бабушке. Поэтому нашу гостью нужно завтра отвезти назад в её прежний родной домик.
  - Я не хочу! – заупрямился малыш и откопылил губы, намереваясь нудно расплакаться.
  - Нет, сын, так будет лучше, - возразила женщина, - и не надо дуться. Живём мы с тобою вдвоём, присмотреть за ней будет некому. Вдруг что-то случится с нею.
   Мария подошла к мальчику и погладила его по голове.
  - Ну, будь умничкой. А сейчас ты подержишь её в своих ручках и даже что-нибудь скажешь ей на прощание в ушко. И ещё, - перешла Вовина мама на торжественный тон, - мы повесим с тобой кормушку на яблоньку перед нашим окном, и она обязательно прилетит к нам в гости, вот увидишь!
   Ребёнок поверил маме, успокоился и даже повеселел.
 

3.

 

- Держи покрепче, - протянула мать сыну синичку.
  Цепко стиснув живую игрушку меж двух ладоней, он со счастливой улыбкой приблизил её к своим глазам. Но почему-то именно это напугало птичку. Она дёрнулась, желая вырваться, но мальчуган, не давая ей это сделать, крепче сжал свои пальчики. Синица трепыхнулась, её головка вдруг стала медленно клониться набок. Живые искорки в её глазах заволокло туманом.
   - Отпусти! – пронёсся по комнатам женский крик.
  Вздрогнув от испуга, Вова торопливо разжал пальцы и птичье тельце безжизненным комочком упало ему под ноги.
  Мария схватила синицу и поднесла к уху. Увы, птичье сердечко уже молчало.
  Вова громко захлюпал носом.
  Поняв, что произошло непоправимое, женщина вошла в кратковременный ступор. Но плач сына вернул её к действительности.
   Присев перед ним, она участливо глянула ему в глаза.
  - Послушай, сынок, я завтра же отнесу синичку на работу. Там у нас знаешь какой хороший доктор есть! Настоящий Айболит! Он обязательно вылечит нашу малышку. Она снова будет летать! Вот увидишь!

  И вытерла ему слёзы. 

  - Всё, не плачь, ты же мужчина.

Уложив сынишку спать, Мария вынесла бездыханный птичий комочек во двор и закопала его в снег в углу огорода.  
  На следующий день она рассказала Саше о случившемся. Маша и Саша понимали, что именно они, а не ребёнок несмышлёный, стали виновниками гибели доверчивой синицы.
  - Даже не знаю, как Андрею об этом сказать, - вздохнула Маша. – А ведь придётся.
  - Не надо. Я сам расскажу, - невесело отозвался Машин одноклассник.
  Наступившую тишину, казалось, не нарушал, а усиливал монотонный гул вентилятора вытяжки.
  Вдруг столяр стал читать стих: «Гнездо вверх дном, птенцы запаханы!
                                                        Взлетел и канул в небосвод.
                                                        Надрывно охает и ахает,
                                                        А люди думают – поёт!»
  - Это ты о чём? – удивлённо спросила Маша.
  - Всё о том же, - грустно вздохнув, отозвался молодой мужчина, - только не я, а поэт Владимир Михалёв. О жаворонке.
   Саша махнул рукой и тем самым поставил точку в их тяжёлом разговоре, после чего уже бодрым голосом произнёс.
  - В конце смены заходи, заберёшь для своих дворовых птах готовую кормушку.  
  Через несколько дней Мария, увидев через окно, как в столовом домике, изготовленном Сашей и подвешенном ею накануне на яблоне, лущит семечки синичка-невеличка, с ликующим возгласом указала на неё сыну: «Я же говорила! Вот видишь!» И они уже оба в один голос радостно воскликнули: «Она прилетела, прилетела!» 

 

                                   СОБАЧЬЯ  БЛАГОДАРНОСТЬ. 

                       Преданность – хозяину, а недоверие – всем остальным.

  Алексей, Борис и я, стукнув за собой калиткой, вошли к Степану во двор. Мы все работали в одном цехе нашего депо. Степан попросил нас помочь ему затащить новую железную печь в баню.
  - Проходите,- послышался со стороны огорода приветливый голос хозяина.
  А вот уж он и сам вышел нам навстречу.
  Из-за сараев выскочил чёрно-белый пёс и, натянув цепь, принялся, как и положено дворняге в таких случаях, нас облаивать.

После взаимного приветствия завели разговор о деле. Собака не унималась, а прицыкнутая Степаном, умолкла лишь на несколько секунд. И вдруг она замолчала. Мало того, повела себя странно: заискивающе припала на передние лапы, весело завертела хвостом и с почти человеческой восторженной радостью стала глядеть на Алексея. Не говоря ни слова, он подошёл к этому необычному сторожевому кобелю, проявившему вдруг к нему столь искреннее доверие и радушие, и погладил его по голове. Счастливый пёсик тут же с щедрой благодарностью облизал мужскую руку, с той же целью суетливо потянулся к улыбающемуся человеческому лицу, да цепь придержала.
  - Узнал меня, узна-ал! – ласково потрепал собачью холку довольный Алексей.
  Мы молча с изумлением наблюдали за этой сценой, которую иначе как встречей двух давних друзей назвать было нельзя.
  - Ё моё!- удивлённо пропел Степан.
  - Ты как этого кобелька назвал? – взглянул Алексей на него.
  - Тузик.
   - А я его называл Слесарёнком, – вновь улыбнулся наш товарищ. – Я узнал его сразу. А он меня – когда я заговорил. Что ж – молодец, сразу и чувства свои проявил, – ластиться стал. Когда он был ещё щенком, я подкармливал его, а такое собаки помнят всю жизнь.
  Алексей вернулся в нашу компанию и стал рассказывать.

  - Помните рыжую суку, которая в проходе между цехами перед утренней сменой у всех, кто мимо проходил, сумки обнюхивала? Жалели и угощали её многие. Так вот, по осени ощенилась она за химчисткой под трубами отопления. Худая как пила стала. И не мудрено – шестерых кормила. Двое рыжих, а остальные примерно вот такие, - показал Алексей пальцем на Тузика. – Правда, потом они все стали почти одинаковыми от мазутной грязи! Я всегда из дома приносил им что-нибудь поесть. Подрастая, они приспособились по ночам рыться в деповских мусорных баках и пакеты с остатками человеческих обедов растаскивать по всем проходам. Утром то там кучка мусора появится, то – там. А как раз ждали приезда какой-то комиссии. Ну, и – траванули их. Барбосов, которые возле гаража ошивались, не тронули, а только этих за их неряшливое поведение. Я думал, что все они подохли, но, как оказалось, этот вот чертёнок и его мать всё же выжили. Отлёжались где-то и через несколько дней опять объявились. Комиссию за это время и встретить, и накормить, и проводить успели, так что зажили наши лохматые прежней жизнью. Исхудали, правда, страшно. А вскоре Слесарёнок снова куда-то сгинул. Я подумал, что помер.
   - Как видишь, жив-здоров и даже упитан, - засмеялся Степан, - знать, на роду ему было написано мой двор стеречь.
  - Ага, - подтвердил Борис и спросил, глядя на Степана, - а как он к тебе попал?
  - История короткая, - ответил наш приятель, - у нас был Дружок, да занемог и умер, вот я  и приглядел Тузика. Он, бедняга, тогда худой был и грязнючий от мазута, ну, точно – слесарь. Но ничего, за эти два, считай, года возмужал и оброс новой шерстью, а главное – сторож из него вышел хороший.  
  - Повезло ему, - присоединился к разговору и я, - у каждой собаки должен быть хозяин. Если она ничья и селится в любой подворотне, значит без определённого места жительства – четвероногий бомж, то есть, вольный зверь. А он, - хоть чипируй его, хоть нет, - опасен для людей. Но они сами виноваты в появлении на улицах наших городов собачьих стай, которые и напасть могут на человека, и загрызть его. Такое случается. Добродушие псов, тихо лежащих где-нибудь под кусточками в тени, обманчиво. Их жизнь, это натянутая тетива или взведённый курок.
  - Раз, и в глаз, - пошутил Степан.
  - Именно так. Но – идёмте дело делать.

  Когда через час мы покидали двор, Тузик заметался, взволнованно поскуливая. Он не знал, что ему делать, то ли облаивать меня и Бориса, то ли «улыбаться» Алексею. Подходить тот к нему больше не стал – пёс всё-таки чужой, – в проёме калитки лишь махнул на прощание рукой.
  - Ну, будь здоров!
  А мне подумалось ещё вот о чём.
  Да, собака друг человека. Она верна ему как, наверное, никакое другое домашнее животное. Но если хозяин предаст её, она легко может стать недругом уже для всех людей.
   Поэтому, человек, если ты завёл собачку, заботься о ней, и тогда она будет тебе настоящим преданным другом, способным защитить тебя даже ценою собственной жизни.

 

ЕВГЕНИЙ  РОДИОНОВ

 

Стихотворения

 

 АД   В  РАЮ.

Мы празднуем победы над природой,

Но от неё нас пораженье ждёт.

Пройдёт ли век, а может меньше года,

И мы оплатим каждый её счёт.

 

Мы рождены в безумный век,

Хоть стал великим человек

«Я сам как Бог»,- он так решил,

И этим Бога насмешил.

 

Он над планетою вознёс

Себя до самых дальних звёзд….

Нет! Ты прозрей и оглянись,

Да не забудь, назад спустись….

 

Лишь в первый свой общинный строй

Ты был частицею одной

В Природе. Ты ничем тогда

Не мог ей нанести вреда.

 

Себя считал её дитём

И был таким. Ну а потом

Ты грозным и могучим стал,

Когда нашёл в земле металл.

 

Ты подчинил себе его,

Будь меч то, иль соха всего.

Ты стал за земли воевать,

Себе подобных убивать.

 

Но с той поры уже прошли

Тысячелетья. Лик Земли

И зелень нежную садов

Покрыли язвы городов.

 

А в них учёные мужи,

Беря в науке рубежи,

Насилуя свои умы,

Явили нам на свет из тьмы

 

Богатства тех наук. И вот,

Шагнула далеко вперёд,

Став мощной, как колосс титан,

Цивилизация землян.

 

И на планету вот тогда

Ступила чёрная беда.

С тех давних пор теперь она 

Людьми, как вирусом, больна.

 

Как короед, сей враг древес,

В лесу живущий, губит лес,

Так человек планету-мать

Стал медленно уничтожать.

 

Уж рукотворные моря,

В речных артериях став в ряд,

Как тромбы в венах зацвели

На теле матушки Земли.

 

Уж великаны-города

Вдыхают смог, уже вода

Отравлена во всех морях,

В озёрах, реках и ручьях.

 

Уж божьим тварям нет нигде

Спасенья: в воздухе, в воде,

И на земле, и под землёй

Они у «гомо» под пятой.

 

А он по ним шагает так,

Что слышен хруст под каждый шаг.

Он думает – идёт вперёд.

Нет, путь тот к гибели ведёт.

 

И может быть когда-нибудь

Прервёт сей триумфальный путь

Восставшая Природа и

Предъявит нам счета свои….

 

На древе жизни, человек,

Болезнь ты, или оберег?

И - «быть тебе» или «не быть» -

Пришла пора себя спросить.

 

 

       Думы.

Не было тоски и скуки,

А теперь их, взяв под руки,

      Я с собой веду.

Ведь тебя со мной нет рядом,

Не обмолвиться нам взглядом,

      Вся душа во льду.

Есть примета, что оттаю

И судьбу перелистаю,

      Чистый лист найду.

В первой строчке напишу я

Про любовь свою большую

       И её звезду.

Ну а все свои заботы

Запишу как песню – в ноты,

       Лёгкой жизнь не жду.

Начерчу себе дорогу,

Разукрашу хоть немного

       И сотру беду.

Нарисую сверху солнце,

Чтоб светило нам в оконце,

       И цветы в саду.

Облака, деревья, птицы –

Всё в листке моём вместится,

      Место всем найду.

И к родным, друзьям и к Богу

Нарисую я дорогу

      И по ней пойду.

Чтоб судьба была теплее,

Запишу в листок детей я,

       В мир их поведу.

А когда склонюсь над точкой,

Запишу, как тёмной ночкой

       Тихо отойду.

Всех простит душа, я знаю,

На лучах луны играя,

        Сдаст судьбу суду.

 

БУРЁНКА  И  КИРЬЯН.

Забурилась Бурёнка в бурьян

И туда ж забрёл спьяну Кирьян

Заблудился он, или устал

Сном сражённый, в репейник упал

Пробудился  ж бедняга Кирьян

С головой, что пустой барабан

Глядь, рогатый над ним стоит чёрт

Рот открыт, будто песню поёт

Землю роет копытом, мычит

Как корова, хвостом шевелит

Вмиг Кирьяна сковал паралич

Хотел крикнуть, а ухнул как сыч

Да, у страха большие глаза,

А коль пьян, то ещё в два раза

Он не помнил, что было потом,

Как вскочил с перекошенным ртом.

Как он сам, что нечистый, в репьях

По бурьяну на четвереньках

По звериному дико рыча,

По коровьему глупо мыча,

Поскакал между цепких стеблей,

Испугавшись Бурёнки своей…..

 

Знай, беды не минуешь, Кирьян,

Если будешь и впредь всегда пьян….

 

 

ПУТЬ.

Очищается душа   

Через муки тела

У того, кто первый шаг

К Лысой горе сделал.

Кто ж прошёл уже весь путь,

Крест неся тяжёлый,

Тот познал и жизни суть

Через нерв свой голый….

 

О  ЛЮБВИ.

Много было песен уже спето

О любви. И столько же споют

Только мне вновь кажется: всё это

Не расскажет про любовь мою.

 

Если ты не рядом, я тоскую,

Птицей в клетке рвусь, схожу с ума.

Но тебя лишь только обниму я,

Окунаюсь в сказочный дурман.

 

И гудит огонь в груди, сжигая

Нашей прошлой жизни горький бред.

Будущее ж наше озаряет

Нам любовь и дивный её свет.

 

Я твой принц, лишь руку протяни мне.

Рухнут козни дьявольских преград.

Мы клялись быть верными отныне.

Пусть сердца нам это подтвердят.

 

БЕЗОТВЕТНОЕ  ПИСЬМО  

По-звериному метель

За окошком воет.

Опостылела постель: 

Нет тебя со мною.

 

Падают с небес, шурша,

Мириады странниц.

Отчего ж болит душа,

Что её так ранит?

 

Время встало, писем нет

 И зима некстати.  

 Я гляжу на твой портрет

  Лёжа на кровати.

 

Всё труднее диалог

Мне вести с тобою -

Безответный монолог

Перед пустотою.

 

Что-то ты в душе своей

Тщательно скрываешь,

Словно в клетке голубей

Держишь, не пускаешь.

 

Ты ведь с доброю душой,

Ну, чего стыдиться?

Лучше в небо голубое

Выпусти ты птицу.

 

Станет легче нам, тот час

Кончатся метели.

И весна согреет нас

В своей колыбели.

 

А сейчас - ну всё не так:

Холодно, постыло.

За окошком белый мрак

И ничто не мило.

 

 

                     СОМ И ПЕСКАРЬ.    (басня)

Изведав боль и муку,

Пескарь Сому пожалился на Щуку:

 «Тебе ничуть не стану врать я,

Ведь мы с тобой почти что братья,

Вот – те ж усы и та же кожа,

А Щука, - мерзостная рожа, -

 Под сваей старого моста

Мне откусила пол хвоста. 

Теперь я – инвалид…

Ну, просто – стыд!!!».

Что хочешь от меня ты?-

Сом проворчал. - Ведь все мы тут не святы,

Едим друг дружку, тем и сыты.

И рыла в той борьбе у нас всех биты,

И раны на боках

И в плавниках.

И вот что я скажу публично:

Спасти себя и лечь на дно –  

Не каждому дано.

Вот ты,- продолжил Сом, глотая Пескаря,-

Доверился мне зря,

Спастись ты лично,

 Мой, дружок,

Не смог….

 

Бывает, что защиту

Мы ищем у бандитов.

 Даём им сами

Власть над нами.

Вот бандиты

И сыты….

 

ГОЛУБИНАЯ  ОХОТА.

Голубиная охота –

Есть мужская страсть.

Кто – любуется полётом,

Кто-то ценит масть.

 

У кого-нибудь сойдутся

И глядят на птиц.

Разговоры так и льются,

Как вода криниц.

 

А пойдут воспоминанья,

Так конца им нет.

Сплошь одни лишь восклицанья

О пере тех лет.

 

«Вот – ты помнишь? В точку – с тягой,

Били – треск стоял!

Каждый голубь был трудягой.

Я их всех гонял».

 

С ностальгией повздыхает

Он о птице той.

А за ним уж продолжает

Кто-нибудь другой.

 

Кто-то делится проблемой, 

Кто-то опытом

Или интересной темой:

Так – о сём, о том.

 

Чья-нибудь жена уж кличет:

«Что вы за народ?

У других мужья жён ищут,

Мы ж – наоборот!»

 

И идёт домой хозяин,

Аж помолодел.

Мол, поговорил с друзьями,

Душу отогрел.

 

Их любовь границ не знает,

Страсть их велика.

Жаль, их недопонимают

Иногда пока.

 

ТЕРПЕНИЕ.

Дал терпения ж мне Бог.

Вся душа в заплатах.

От трудов я занемог,

Но не стал богатым. …

 

МЁД  ЛЮБВИ.

Я тебя люблю и ненавижу.
Ты как мёд под роем диких пчёл.
Этот рой был чем-то всё обижен,
Зло гудел, да так и не ушёл.

Мне всегда хотелось с ним сдружиться,
Как цветок я душу раскрывал.
Только было б лучше стать мне птицей!
 И тогда б я этих пчёл склевал.

А теперь всё пусто, безнадежно,
Пронеслись во встречных поездах.
Только память будет хранить нежно
Мёд любви, лежащий на губах.

 

*             *               *
Белый, белый  туман
Лес укутал с речкой.
Влез котёнок на диван.
Мышка спит под печкой.

 

ОСЕННИЕ  ЛИСТЬЯ.
Вечер два крыла свои раскинет,
Звёзды поплывут по небесам.
Заискрится, падая вниз, иней
И к моим прилипнет волосам.
Мною уже пройдено немало,
Где порвётся Ариадны нить?
Не хочу я знать, что мне осталось,
Просто я хочу любить и жить.
             Осенью на землю листья падают,
             Удивлённо в небо посмотрев.
             А меня луч солнца тихо  радует,
             Лаской душу сбитую согрев.
Если б мог, я б стал травинкой в поле
Или клёном под твоим окном.
Пил бы сок земли, не зная боли,
А зимой спал безмятежным сном.
Я б познал все таинства природы,
Жизнь её была бы и моей.
Жизнь – блаженство истинной свободы
От тревоги суматошных дней.
             Осенью на землю листья падают,
             Удивлённо в небо посмотрев.
             А меня луч солнца снова радует,
             Лаской душу сбитую согрев.


   СТАРИК И РУЧЕЙ.
В чистом поле родник
Лёгкой струйкой журчит.
Седовласый Старик
На уступе стоит.
Угасающий взор
Ловит светлую даль.
А вселенский простор
Навевает печаль.
ОН с судьбою сыграть
Со своей смог вничью.
И о том рассказать
Захотел он Ручью.
«Ты и чист и прозрачен,
Ещё молод, красив,
Но ты знай, час назначен,
Оглядись, бег смирив.
Оглядись и смотри
На свои берега:
Блещут росы зари,
Или тают снега.
Что теряешь навек,
Ты не знаешь сейчас.
Море сгладит твой бег.
И наступит твой час».
Опустил дед глаза,
Да опёрся о кол.
И тихо сказал:
«Я прощаться пришёл».
- Был когда-то и я,
Как и ты, говорлив.
Вёл судьбу как коня,
Головы не склонив.
Я не знал, что мой путь
Будет часто лежать
Через топи по грудь,
Буреломы и гать.
Где, казалось, что жизнь
Вот уже прожита.
Но стонал я: «Держись,
Это муки Христа!»
Мне не счесть все бои,               
Что злой рок навязал!
Было – раны свои              
По-собачьи лизал.
Но потом – прочь печаль –
Отдышусь и встаю.
Зрю с надеждою вдаль
На дорогу свою.            
Шёл мой путь, как и твой,
Вкривь и вкось, то – прямей.
Видел, ведь не слепой,
Цену жизни своей.
Да, я жизнь свою
Всё сильнее любил.
Но всю прожил, стою,
Идти дальше нет сил….
И уж больше Старик
Ничего не сказал.
Только сгорбившись, сник.
В ручей пала слеза.
Он пригнулся и лёг
Не водицы испить,
А лишь тело своё
Чтоб к Земле прислонить.
Перед ним не стоял
Вопрос: «Быть, иль не быть?»
Он теперь понимал:
Жизни спрядена нить.
Развернулся Ручей
К Старику подбежал,
Чтоб водою своей
Напоить. Он сказал:
«Впереди у меня
Что воды – много дней.
У тебя же ни дня.
Почерпни же и пей.
Ведь делюсь я с тобой
Тем, что есть, чем могу –
Своей силой – водой.
Встань, не спи на лугу.
Только у Старика
Стал сон вечным теперь.
А что жизнь коротка,
Ты, Ручей мой, поверь.
Берег пусть пока твой
Здесь приветлив, не крут.
Люди рядом с тобой
Свои песни поют.
Но холодной водой
Ты их всех напоя,
Беги дальше, не стой,
Там судьба ждёт твоя.
И весёлый Ручей
 Дальше путь свой продлил –
Понять правду речей,
Что Старик говорил.
                            1986 г.


 

    РАССВЕТ  В  ЛЕСУ.

Луну облака обнимали
Как будто дитя своё мать.
В тумане висящие дали
К восходу прилипли опять.
Ни крика, ни голоса эха,
Всё замерло в утренней мгле.
Приткнулась верба серым мехом
В берёзово-белом крыле.
Уж скоро, встречая день новый,
Все птицы вокруг запоют.
Уснут только филин и совы,
Найдя себе тихий приют.
Лохматит листву ветер робко,
Букашек кружит хоровод.
Лениво барсук узкой тропкой
С охоты к жилищу бредёт.
В сутулой траве под росою
Тоскливо заплакала мышь.
Да уши зайчонок настроил
И слушает жуткую тишь.
Почудилось, видно, трусишке,
Что смертный настал его час.
А то безобидный лосишко
В чащобу забрался как раз.
Хрустит он ветвями осины,
Сосновую лапу грызёт…. 
Вновь день разгорается длинный,
Лесной оживает народ. 



 

 

 

Тэги:  Родионов  известные камышане  камышинские поэты  камышинские писатели  голубеводы